Наверное, Авасий снова имел повод для упрека. Будто не я опять принял решение! Но я кивнул в ответ и, молча сев на Рыжика, поманил рукой Авасия, чтобы и он садился верхом и ехал за мной.
* * *
Эх, если бы я знал…
Склонность проверять факты на этот раз не уберегла от фиаско: меня снова одурачили. А что такое, в сущности, факт? Действительное событие, к тому же реально происходящее, или то, что действительно произошло! Но я не знал некоторых нюансов, вроде того, что у сарматов не считалось зазорным хоронить знатного воина в насыпи приглянувшегося родичам усопшего кургана. От этого незнания очевидный факт не попал в мое досье, и каждый следующий день отсутствие этого факта в досье вело меня к исполнению предначертанного судьбой.
Я уже видел курганы в степи у Ильмека, и у Гелона, и в этих краях. Высокие, как холмы с крутыми спусками, такие рукотворные сооружения древних людей сколоты использовали в качестве наблюдательных пунктов, но встречались великаны в степи не часто, они стояли в стороне от других насыпей – приземистых и расположенных группками от трех до многих десятков. Под теми невысокими курганчиками тем не менее покоились знатные воины-номады, ибо землепашцы хоронили своих усопших в земляных ямах, почти не насыпая сверху земли.
Фароат помнил, как выглядело кладбище Ильмека, и с виду оно отличалось от тех, что видел я в будущем, только отсутствием крестов на могильных насыпях. Вместо крестов сколоты устанавливали камни. И то не всегда.
Хорс отказался хоронить Таксака как «жалкого землепашца». Он возжелал оказать другу поистине царские почести и упокоить знатного будина под курганной насыпью. Но как это сделать, не имея даже деревянных лопат? Хорошо, что Хорс не беспокоил меня просьбами и ни о чем не спрашивал. Оказалось, он уже присмотрел огромную рукотворную насыпь – бурый с зелеными пятнами молодой травы курган величественно стоял, возвышаясь над белым морем ковыля уже сотни лет.
Сколоты Таксака весь день стаскивали к этому великану стволы молодых дубков и чуть в стороне от центра вершины кургана акинаками и щитами выкапывали яму. Копали вглубь и в сторону, как траншею, пока не получилась ровная площадка с выходом к краю насыпи. Работали дотемна, а полночи пили вино и ели прямо там, где трудились днем – на кургане. Паралаты же в подготовке похорон Таксака участия не принимали. Артаз увел их к дубовой роще в полудне верхом на восток и там продолжил подготовку добытых припасов к длительному хранению. Со мной остались Авасий и Мазий.
С утра, едва синяя полоска облаков на востоке окрасилась в бордовый цвет, будины поставили на расчищенную от земли площадку сруб, уложили в него своего предводителя и его коня, убитого накануне, горит и копье. Тело вождя нарядили в лучшие одежды, а шею и руки украсили золотой гривной и браслетами.
Прежде чем засыпать деревянный склеп с телом Таксака, Хорс до хрипоты спорил с кем-то из балы усопшего вождя. Воин с сединой в бороде и волосах настаивал на поджоге сруба. И все-таки склеп засыпали землей, а значит, Хорс имел влияние и на воинов Таксака, или я стал свидетелем всего лишь превосходства сословного, когда в споре всегда оказывается победителем более родовитый.
Я наблюдал, как погребали отважного воина, и пировал вместе с другими на кургане. Может, от того, что моя голова была занята совсем другими мыслями, вроде беспокойства в связи с задержкой нашего продвижения, моя «наблюдательность» больше удовлетворяла понятию речевого оборота, чем той наблюдательности, которая свойственна людям, получившим определенные навыки сбора и анализа информации. Скорее, я был статистом – второстепенным участником событий, а не наблюдателем. К исходу дня, когда, наконец, мы выступили на восток, мое досье на всех и обо всем так и не пополнилось новой информацией. Уже глубокой ночью мы прибыли в лагерь Артаза. Увы, отдохнуть там нам не пришлось. Меня ожидали вести от Лида. Олгасий был краток. Он сказал:
– Пазака, сатрап Боспора осадил Феодосию. Гнур призывает тебя как можно быстрее присоединиться к его армии!
Паралаты уже подготовились к походу, и мне осталось смириться с перспективой бессонной ночи без ужина и отдыха…
Глава 23
Невзрачные на вид, низкорослые сколотские лошадки после ночного перехода все еще бодро стучали копытами о каменистую почву. Мой Рыжик устал, время от времени спотыкался и всхрапывал. Я уже не раз за предрассветный час подумывал о привале. Лишь отсутствие признаков воды поблизости удерживало меня от крика «стой».
Было еще сумрачно. Полосы тумана плавали между редкими черными кустами, небо обозначилось синевой, когда я увидел горы. Увы, никогда география не увлекала меня, например, так, как лингвистика, но из прошлой жизни там, в будущем, помнилось, будто Феодосия с ее золотыми пляжами – регион степной. Тем не менее под копытами коней вместо мягкой травяной подстилки пылил мелкий камень, а на окрестных лугах, с восходом солнца очищающихся от клочьев тумана, лежал покров из рыжей высушенной травы.
На рассвете холмы, которые я принял за горы, выплыли из темноты, как корабли, и высоко над ними заклубились облака. Будь то настоящие горы, то их вершины скрылись бы в этих похожих на комья ваты барашках.
Уже через пару часов после восхода солнца воздух наполнился тяжелым, гнетущим зноем. И я не скрывал радости, когда увидел первое, покрытое желтой стерней поле и глинобитную усадьбу феодосийской хоры.
Из-за невысокой выбеленной стены, окружающей усадьбу, на дорогу вышел старик. Он стоял там не двигаясь, ожидая, пока мы приблизимся. Я ошибался: то был не старик. Его запыленные длинные пряди и сутулость ввели меня в заблуждение. Наверное, незнакомцу не больше сорока. Правда, по меркам этого мира и сорок лет – достойный возраст. Не всякий сколот доживал до этих лет. Например, Артазу совсем немного за сорок, а почти все воины между собой называют его стариком.
Невысокий и еще чернобровый эллин, едва мы приблизились, закричал:
– Скифы! Проезжайте мимо, у меня ничего для вас нет!
– Проедем, – пообещал я ему, – но сначала дай мне и моим воинам воды. Мы умираем от жажды.
Грек устало потер ладонью высокий лоб и вздохнул:
– Глупый скиф, разве неведомо тебе, что осень в наших краях засушлива? В колодцах падает вода, а по водопроводу полиса она течет тоненьким ручейком, фонтаны уже давно не освежают влагой воздух, а пресную воду сейчас экономит и кожевенник и купец!
Под конец своей речи эллин закричал. И крик его закончился всхлипом, казалось, он вот-вот заплачет. Меня огорчил такой ответ, но не спросить фермера я не мог:
– Скажи, грек, как и где нам напоить коней?
Маленький человек оживился, выпрямился, став чуточку выше. Он указал рукой на север и сказал:
– Там, скиф, ты найдешь сосновый бор и маловодную нынче реку, что несет свою воду к Понту. Но утолить жажду ваши животные там смогут…
Он не стал дожидаться слов благодарности, юркнул в узкий проход и опустил катаракту – падающую сверху железную решетку, которой обычно запирают вход в эллинских домах. Как оказалось, своевременно: едва прутья решетки коснулись земли, в нее с треском угодил щит. Эллин проявил непочтительность к господину, и конечно же этого Авасий не стерпел! Хорошо, что мой верный друг и телохранитель позволил коротышке закончить говорить. Иначе жажда вполне могла одолеть наше небольшое войско куда быстрее, чем воины боспорского сатрапа.
