Уже не скрываясь, выхожу из рощи и здороваюсь:
– Хайре!
Они смотрят на меня с испугом, но старший мужчина традиционно отвечает:
– Хайре, Кейсар!
– Потеряли что-нибудь?
– Он потерял наши деньги, – землистое лицо, пожалуй, уже старика освещает мрачноватая улыбка.
– Это ты потерял! Я положил кошель в твою сумку! – возражает молодой.
– Наверное, своих денег вам уже не вернуть, – сочувствую и достаю из-за пояса диобол – серебряную монету с изображением головы Аполлона, протягиваю незнакомцу. – Я помогу вам достойно пережить утрату.
Монетка исчезает за щекой старшего мужчины, и весь его вид уже выражает готовность служить. Еще бы! На службе у Феокла успел заметить, что в основном тут имеют хождение медные деньги. Сильный конкурент – Пантикапей за время царствования Сатира истощил казну Феодосии, вынудив отказаться от чеканки монеты из серебра.
Моя рука, застывшая в неподвижности, пока я оценивал сноровку старца, продолжает свой путь на бедро, и, теребя рукоять кинжала, я как бы между прочим интересуюсь:
– Как далеко от этого места лагерь боспорцев?
– Тысяча шагов. Мы как раз шли оттуда, и этот растяпа умудрился потерять все, что нам удалось наторговать.
Старик пригрозил кулаком юноше, а тот и не думал признавать свою вину. Какое-то время я слышу их перепалку, через пару минут только свое дыхание. Шагов через пятьсот признаюсь себе, что бегун из меня получился плохой: и ноги все сильнее прилипают к земле, и дышать становится все труднее. Перехожу на шаг. Лагеря боспорцев пока не вижу, но уже слышу и конское ржание, и голоса.
В стане Сатира, вопреки моим опасениям, царит хаос. Солдаты сменили доспехи на плащи и хитоны, и эта толпа ряженных в гражданскую одежду, загорелых с обветренными лицами и отросшими бородами людей походит теперь не на войско, а на сборище рыночных торговцев, по прихоти сумасшедшего владыки, устроившего базар на продуваемой ветрами площадке среди бескрайних степных просторов.
Я целеустремленно иду по лагерю, не имея на самом деле никакого представления, где именно мне искать палатку или шатер боспорского царя. А все потому, что какой-то гений из его приближенных сумел обогнать это время ярких красок в одежде и воинском обмундировании, обеспечив войско одинаковыми палатками из грязно-серой парусины.
Моя целеустремленность – это маскировка. Ведь вряд ли кто-нибудь посмеет остановить человека, спешащего по делу!
В прошлой жизни специфика профессии требовала решения подобных задач, состоящих в том, чтобы найти в огромном городе человека, который наверняка сделал все необходимое, чтобы его не смогли обнаружить. А если в условии задачи – не морочить голову соответствующим адресным службам, чтобы вдруг не раскрыть себя рискованными вопросами, то отправными точками в подобном поиске могли служить такие данные, как профессия человека, его связи, выполняемые на данный момент функции. И если там, в будущем, разыскиваемый человек, скорее всего, расстался со своей профессией, порвал связи, а функции его сводятся именно к тому, чтобы лучше скрываться, то царь Сатир, как известно, продолжает выполнять свою функцию, и я принимаю решение воспользоваться именно этим обстоятельством.
Имитирую одышку, стараюсь выглядеть усталым, будто недавно бежал, спешил по срочному делу, рассчитывая таким образом произвести особое впечатление на группку солдат, играющих в кости. А если и поверят, что я – гонец, посланник, то, черт возьми, как спросить, как правильно задать вопрос? Рискую:
– Хайре! Где царь?
Наверное, сработало. Сразу оба игрока, не отрывая глаз от кубиков, указывают руками в одну и ту же сторону. Конечно, я недоволен, но все же смотрю в указанном направлении и, к счастью, замечаю реющий стяг с изображением осетра. Само знамя – обычная белая тряпка, а рыбу – будто ребенок нарисовал впопыхах углем, однако поблизости других атрибутов государственности не вижу.
– Эфхаристо! – благодарю игроков и иду к цели, туда, где гордо реет, возвышаясь над палатками, знамя Пантикапея.
Без сомнения, я вижу палатку царя. Четыре воина в полном боевом облачении у входа несут стражу. Да и сама палатка, скорее – шатер, больше и выше матерчатых сооружений по соседству.
Осматриваюсь: было бы неплохо обнаружить неподалеку от царских покоев неприметное место, устроиться там и наблюдать в ожидании подходящего момента. Для меня подходящий момент – всего на несколько секунд увидеть царя, чтобы взять в руки арбалет и выстрелить.
Наверное, стою слишком долго – вдруг начинаю переживать острый приступ беспокойства и с трудом удерживаю себя от излишней суетливости. Ну, конечно, глаза! Какой-то дядька, как и многие тут, одетый в гражданскую одежду, пристально на меня смотрит. Я хоть и делаю вид, что не замечаю этого взгляда, но разведчика-профессионала распознаю в незнакомце сразу. Его взгляд отличается фиксирующей остротой, испытывающей и ощупывающей тебя с недоверчивостью, настороженной пытливостью и затаенным ожиданием. Понимаю, бездействие в такой ситуации приведет меня к неизбежному провалу! С другой стороны – откуда тут взяться разведчику? Но последняя мысль уже не имеет значения: решение принято; я уверенным шагом направляюсь к царской палатке.
– Срочное донесение из Феодосии! – сообщаю стражникам цель своего визита.
– Царь отдыхает, зайди позже, – говорит один из охранников, остальные – трое, даже не смотрят на меня.
Меня это устраивает! Более того – я даже не рассчитывал на такую благосклонность судьбы. Отступаю и шарю взглядом там, где только что стоял тот незнакомец, что так пристально меня разглядывал. Он исчез, по крайней мере сейчас не удается его обнаружить, и я решаю, что самое время исчезнуть и мне. Ныряю в палатку, стоящую напротив входа царской. Она пониже: откидывая матерчатую полу, я вхожу, чуть согнув спину. У тканевых стен стоят грубо сколоченные нары, накрытые набитыми соломой матрасами, мешки и матерчатые тюки. Одно место занято крепко спящим воином. По крайней мере, он продолжает похрапывать и после моего вторжения. Я укладываюсь у противоположной стены на тюфяк и засыпаю…
Нет, сон не входил в мои планы. Так случилось: в тот день судьба вела меня. Словом, мое тело почувствовало под тюфяком доски, ум решил – все утихло и успокоилось, и то, что эта тишина совсем меня не успокаивала, потому что затишье перед бурей не бывает настолько долгим, уже не имело никакого значения. Я открыл глаза, испытывая чувство голода, и лишь потом вспомнил, где я и зачем.
Хотя время клонится к вечеру и ветер устрашающе треплет стенки палатки, я нахожусь в ней в одиночестве. Снимаю со спины арбалет и тщательно проверяю его работоспособность. Судя по неприятным ощущениям в спине, какое-то время я умудрился проспать, лежа на нем.
Прислушиваясь к гомону лагеря боспорцев, натягиваю тетиву и прячу свое оружие под лежанку. Достаю из-за пояса матерчатый мешочек со свинцовыми шариками и отправляю их туда же, к арбалету. Я угнетен мыслью, что задача, с которой я прибыл сюда и уже не могу уклониться от ее выполнения, становится неразрешимой. Беда в том, что выполнить ее и остаться живым теперь почти невозможно. Меня беспокоит неприятное предчувствие, что я всего в двух-трех шагах от западни, а где она и что собой представляет, еще толком не знаю. Но оставшиеся два-три шага надо как-то использовать, и в этот ничтожный отрезок времени надо сделать все необходимое!
