– Послушай, – медленно проговорил боярин Елович, – что-то мне нездоровится, сам понимаешь – годы мои немалые, да ещё и с коня тут слетел.
– Да уж, боярин, – с усмешкой проговорил Ляшко, – тебе бы уже на покой уйти, а ты всё о мирском думаешь. Может быть, в старину и правильно поступали, когда вот таких, как ты, старцев в лес свозили на корм зверью.
Ляшко ни Еловича, ни Тальца на дух не переносил. Хитрые эти старики и опасные. Своего не упустят, а коли чего твоё приглядят, то пока не заполучат, не остановятся.
Впрочем, Елович и впрямь выглядел как-то не очень. Старик ехал, пошатываясь в седле, и казалось, вот-вот опять с него свалится. Ляшко подскакал к Путше, который ехал впереди.
– Путша, послушай, там боярину Еловичу что-то нездоровится.
– Ну, коли на тот свет боярин собрался, то я ему в этом могу только одну услугу оказать, – с ухмылкой ответил Путша. – В его возрасте уже давно пора бы сидеть у окна да поджидать, когда она придёт! Это я про навий и про смерть.
Между тем Елович чувствовал себя всё хуже и уже под вечер вновь свалился с коня. Все остановились, и Путша, спешившись, подошёл к лежащему в грязи старику.
– Что, Елович, всё – пришло время?
Елович поднялся на ноги и прокашлялся, а затем с трудом забрался на коня, которого подвёл к нему молодой дружинник. К великому для всех удивлению, боярин перекрестился и продолжил путь.
– Чего это твой друг о Боге вспомнил? – спросил Ляшко у боярина Тальца.
– Да когда время подходит, все о Боге вспоминают, – ответил Талец.
Что-то здесь не так, подумал боярин. Конечно, Елович уже в годах, но ещё вчера был он здрав и даже с коня слетел так, что со стороны никто и вообразить не смог бы, что это не по-настоящему, а специально. Что же могло такого приключиться с боярином? Может, яд? Нет, не мог это быть яд. Но не Божья же это кара! Нет, не Божья. Талец осмотрелся по сторонам, затем перекрестился, да так, чтобы все видели, а лишь после этого засунул руку за пазуху и нащупал там свой амулет.
Долгие годы Талец не знал, выбросить ли этот амулет, подаренный ему много лет назад отцом, или же всё-таки сохранить. Не раз Талец, сидя у огня, намеревался бросить его в пламя, как вещь языческую, но именно с этим амулетом и были связаны те хорошие воспоминания о давно ушедших днях, которые он бережно хранил в себе.
Нащупав амулет, Талец почувствовал себя как бы в безопасности. Нет, не может это быть кара Божья! Бог и боги судят после смерти, а не на земле. Врут священники, говоря, что и в этом мире можно быть наказанным Богом. Кто не без греха?
Впрочем, проверив амулет, Талец вынул руку из-за пазухи.
– Чего Елович, получше себя чувствуешь?
– Да как сказать, боярин. Может быть, пора мне уже и впрямь садиться у печи да кости старые греть. Всё, моё время к концу подходит.
– Слушай, Елович, я тут вот о чём подумал, – вкрадчиво начал волнующую его тему боярин Талец, – а не может это быть кара Божья, ну, я про твою болезнь? Ведь мы всё же невинного человека жизни лишили! А он перед этим Господу молился.
– Так он в молитвах просил, чтобы Господь нас простил!
– Он просил Бога Святополка простить, а не нас.
– Не о том ты думаешь, Талец! Годы – вот причина. Будь я лет на пять помладше, всё было бы иначе.
– Послушай, Елович, может, мы тайком пойдём всё же попросим у князя Бориса прощения? Ну, так, чтобы никто не увидел? Мы его отцу служили, может, простит.
Елович злобно сплюнул и поудобнее уселся в седле.
– Мы его упредили о надвигающейся смерти. Это его выбор. И вообще, Талец, мне уже полегчало. Коли хочешь, сам иди и проси прощения, только я вот в это всё с трудом верю. То есть сначала мы его своими руками терзаем, копьями пробиваем, а потом идём просим прощения и как бы всё в порядке? Нет, Талец, это уж надо было раньше обо всём думать.
* * *
Князь Святополк понимал, что приказав убить князя Бориса, он пошёл не только путём князя Владимира, но и путём своего отца или дяди князя Ярополка. Два пути и два разных конца. Если не хочешь совершить ошибки, которые совершил до тебя князь Ярополк, нельзя ни на секунду останавливаться.
Брат князя Бориса Глеб, когда узнает о том, что умер его брат, воспылает праведным гневом и, скорее всего, начнёт мстить и постарается стать как бы последователем князя Владимира. Нет, я этого не допущу. Я на шаг впереди вас, братья, и я этот шаг использую.
Князь Святополк приказал позвать к себе боярина Горясерда. Горясерд был не очень старым человеком, ему едва перевалило за сорок лет.
– Горясерд, – сказал князь Святополк, приобнимая боярина, – я знаю, что ты имеешь недюжий ум, и хочу спросить тебя, готов ли ты послужить мне?
– Готов, княже, – тут же отозвался Горясерд, который до этого особым почётом не пользовался, так как был христианином, но обряд крещения принял не по греческому обычаю, а по латинскому.
– Знаешь, Горясерд, – продолжил князь Святополк, – мне нужен человек, который не просто словами и поклонами будет мне служить, а делами истинными. Я ещё раз тебя спрашиваю – готов ли ты мне служить?
Горясерд на этот раз не спешил с ответом, понимая, что князь Святополк позвал его вовсе не для того, чтобы послать проверить недоимки с землепашцев, а для особого дела.
– Княже, коли на службу зовёшь, то хоть скажи, в чём она заключаться будет. Ведь легко сказать, да, как говорится, нелегко сделать.
– Горясерд, мне нужен человек, на которого я смогу положиться и который сделает всё с умом. Мне нужен тот, который умеет лгать, умеет лгать так, что с первого взгляда и не поймёшь.
Горясерд скривился, так как, разумеется, считал себя человеком достойным.
– Послушай, боярин, я вижу, что ты недоволен сделанным тебе предложением, и я рад этому. Рад потому, что большинство людей считает тебя полуверком, неправильно крещённым, но никто не считает тебя подлым. Готов ли ты продать свою совесть и честь за цену, которую я назову? Не спеши с ответом.
Горясерду стало не по себе от такого предложения, но он понимал, что сейчас такой момент, которого, может быть, больше никогда в жизни не произойдёт. Он может стать ближником Киевского князя! Конечно же, Горясерд в средствах не нуждался, так как ещё его отец нажил немалое состояние в походах с Владимиром, а до этого и со Святославом, но вот после того, как вся Русь приняла крещение по греческому обряду, он оказался не у дел. На княжеские пиры Горясерда и его братьев не звали, правда, и ущемлять особо не ущемляли.
– А что за цена? – наконец спросил Горясерд.
– За службу я тебя посадником в Ростов отправлю. Будешь там от моего имени править и крестить там язычников по тому обряду, по которому разумеешь. Не вижу особой разницы, и если быть искренним, то и вовсе считаю, что это дьявол смущает умы человеческие.
