– Да нет. Вот пока ты ходишь там и нос кверху задираешь, я тут делами неотложными занимаюсь.
Талец снисходительно посмотрел на Еловича. Ну да, ну да. Тешь своё самолюбие, старая развалина. Вот скоро снесём тебя на кладбище – будет тебе расплата за все твои делишки. Всё!
– Ну что же стряслось?
– А шепнул мне тут один человечек, мол, тебя… – боярин Елович осмотрелся, как бы прикидывая, может ли кто их подслушать, хотя прекрасно знал, что никто не может, – …тебя умертвить удумали.
– Кто?
Боярин Елович отрицательно покачал головой и сделал вид, что прикидывает, кто бы это мог бы быть.
– Может, кто из детей Владимира? Или, может, кого ущемил корысти ради? В общем, знаю я, что даже уже нашли душегуба.
– Откуда? Знаешь откуда?
– Поживёшь с моё – и не такое знать будешь. Я ведь всё под контролем держу, Талец, всё. Без моего дозволения пока что ничего не происходит. Я тебя предупредил – ты теперь будь внимательным. Подстрой ловушку для своего убийцы и споймай его.
– Ну спасибо тебе, Елович. Я всегда знал, что ты человек достойный, а теперь вижу, ты мне и впрямь друг. Только на один вопрос ты мне ответь пожалуйста. А не ты ли этот человек-то? А то ведь знаешь, как бывает в Византии, например. Человек сам убийцу наймёт, а после бежит и рассказывает об этом.
– Гнилой ты человек, боярин Талец, – с обидой проговорил боярин Елович, – ну как вот после таких слов тебе помогать-то можно, а? Да я вот в другой раз про такое узнаю, так и слова тебе не скажу. Понял?
– Да ладно, полно тебе обижаться-то. Ну я просто, как говорится, для потехи такое сказал. Спаси Господь тебя, боярин. Буду должен.
Елович вздохнул тяжело и махнул рукой.
– Коли я бы за всё такое долги взыскивал, то точно бы в золотом тереме жил.
– Да у тебя и так терем второй по размеру и по убранству, – с достоинством проговорил боярин Талец, давая понять боярину Еловичу, что первый по размеру – его, – проходил я мимо него и дивился. А что ты там пристраиваешь к нему? Курятник?
Ну вот, змей глазастый, злобно подумал Елович, уже углядел. Ходит и только везде глазами водит. Курятник! Это я там хочу павлинов завести с Византии, чтобы как у императора у меня было. Теперь хоть ломать приказывай. Углядел. Значит, будет такой же строить и не чтобы скромненько, а чуть больше забабахает, лишь бы досадить мне. Подлец. Я ему вот жизнь спасаю, а он!
– Да, да. Чтобы яйца не носить издалека да чтобы петух по утрам будил, а то ведь всё просыпаем, – скромно сказал Елович.
– А… – с недоверием протянул Талец, – а чего тогда резной курятник строишь? Для чего?
– Да чтобы челядь без дела не сидела. Зима впереди длинная – пусть занимаются.
– По мне, так пусть лучше лес валят, а не стругают, – произнёс Талец, – ну, да у тебя своя голова на плечах. Сейчас вот говоришь – курятник строю, а потом возьмёшь и жар-птицу какую-нибудь привезёшь. Так ведь?
– Да на кой бес она мне, твоя жар-птица, – сердито проворчал Елович.
– А я вот так подумал – буду, наверное, тоже себе у дома строить курятник и тоже резной, но только вот поселю в нем не куриц, а павлинов, ну, как в Византии. Что думаешь? Будут у меня у первого в Киеве павлины!
– Ты бы не в игрушки игрался, уже борода седая, а о безопасности своей подумал, – строго проговорил Елович, – ладно, пора мне, а то я тут что-то засиделся.
* * *
Прошла почти неделя после того, как боярин Елович посетил своего старого дружка. Боярин Талец после встречи с Еловичем сильно изменился, потерял сон и всюду видел вокруг себя опасность. Особенно страшился боярин яда, прикинув, что ежели уж его и решат извести каким путём, то, скорее всего, прибегнут к яду. Впрочем, на всякий случай боярин Талец нанял себе двух охранников, которые отныне всегда следовали за ним.
Первого, сына одного из погибших товарищей, он взял себе по старой дружбе, а второго – некоего ростовчанина Ульяна.
Ульян крепко понравился боярину и тем, что на язык остёр, и тем, что исполнить любую волю за радость считал.
– Вот, Ульян, это ведь не просто так жизнь нас тобой столкнула, – говорил боярин Талец, – сейчас время такое, что вот так вот потрапезничать сядешь – и всё, как говорится, конец. Вот боярина Путшу яйцом отравили! Ума не приложу, как.
Ульян, насупившись, подал боярину шубу. Тот неспешно стал её надевать.
– Да! Времена пошли! Как яйцо-то отравить можно, ведь оно же в скорлупе! Скорлупу очищают. Как сумели!
Это, верно, византийцы или ещё кто. Может, Анастас. Он мог! Я вот что, Ульян, думаю – епископ этот не Богу, а злату служит. Видно, перешёл ему боярин Путша дорогу. Хотя какой он боярин. Тьфу. Чернь.
Ульян покивал головой, соглашаясь с боярином Тальцом.
– Идём, Ульян, мне сейчас к князю надобно. Ты со мной рядышком не иди.
– Знаю, боярин, идти поодаль, словно я не с тобой иду, а по своим делам, но зрить в оба, и коли какую опасность увижу, то громко выругаться, да так, чтобы ты, боярин, услыхал и изготовился. Негодяя ловить будем! Только вот о чём я подумал, боярин. Коли душегуб яд пользует, то едва ли он к мечу прикоснётся. Надо бы нам как бы для себя яд купить возжелать и с тем, кто его продавать будет, поговорить как полагается. Глядишь, и вызнаем, кто тебя извести думает, а ты мне, как и обещал, награду дашь.
– Голова! Ты прям в корень зришь. Вот что я тебе, Ульян, скажу. Как душегуба споймаю – тебя у себя удерживать буду. Служи мне. Я у князя правая рука и считай, что ближний боярин. Будешь подле меня – в золоте купаться станешь. Ладно, пойдём к князю.
– Боярин, а я, пока ты будешь в палатах князя, к Назару-иудею мигом слетаю, а то ведь помнишь, тогда шубу твою отнёс, чтобы он её подправил? Как бы бес хитрый её не зачинил, а то ведь не узнаем.
– Слетай, голубчик, слетай. Вот действительно – ты мне прям как сын. Сыны мои, бестолочи, только мечом махать хотят, – с гордостью проговорил боярин Талец, – все в дружине. А вот так до седых усов дожил и опереться не на кого. Тебя мне Господь послал, не иначе.
Когда боярин Талец благополучно прибыл в княжеские палаты, то Ульян со всех ног поспешил к Еловичу, который уже ждал его в своём тереме.
Елович неодобрительно посмотрел на своего подручного.
– Ты это, мне больше скарб Тальца не носи. Сам вон по ночам, хочешь, по утрам бегай его чинить носи. Мне таким заниматься не с руки.
– Так по ночам и по утрам, в общем, всё время я подле боярина Тальца. Крепко ты его, боярин, напугал.
– Страх никому ещё не повредил, – деловито произнёс боярин Елович, – чего нового узнал? Вот шуба Тальца. Снёс мой челядин её к иудею.
– А карман потайной сделал?
– Сделал, вон возле полы, – отозвался боярин Елович, бросая шубу Ульяну.
