— Чума на вас, — вставил свое слово Молодецкий, — весь день как голландские петухи. Предлагаю для успокоения нервов зайти в пивную, возлить по кружке.
— Есть такое дело, — подхватил Скорик.
— Я не против, — присоединился Бортов.
Приятели, снова взяв под руки Бокитько, пошли искать пивную.
* * *
Пивные встречались чуть ли не на каждой улице, а то и чаще, зеленея вывесками с нарисованными на них кружками в мыле пивной пены.
В окнах некоторых пивных были выставлены афиши, написанные от руки, обещавшие богатый концерт с участием различных артистов эстрады: тут были гармонисты, цыганский хор, украинская капелла, человек-оркестр, куплетисты, юмористы — словом, всевозможнейшие виды эстрадного искусства, на которое возложена благородная задача облегчить принятие янтарного зелья.
Не часто позволяют себе студенты столь веселое занятие не только из-за недостаточности стипендии, но и времени, которого всегда мало настоящему вузовцу. Минимум, положим, сдан, но есть идеальный предел максимума, которого нужно достигнуть.
Наши приятели хотя и не могли похвалиться таким пределом, но в этот необычный день они были в авантаже и позволили себе удовольствие с весьма легким сердцем.
Они заняли небольшой мраморный столик, и их охватило то радостное и дружное чувство веселья, которому подвержены редкие гости пивных.
Такова уж волшебная сила пахнущего солодом напитка. Недаром заполняются пивные людьми различнейших темпераментов.
Тут можно встретить рабочего, служащего не свыше десятого разряда. Такой всегда пьет не больше двух кружек и засиживается не дольше получаса. Он мрачен и пьет медленными глотками.
Сюда забежит одинокий комсомолец. Он непременно окинет проницательным взглядом надымленный зал, торопливо, как будто его гонят, проберется к стойке, выпьет залпом и вылетит.
Но главное ядро завсегдатаев составляют те, которые пьют не кружками, а бутылками. Лес опорожненной посуды громоздится на столе, они же пьют и пьют… и ведут якобы внятные беседы. Но тут только одна видимость связного разговора: они даже не видят друг друга как следует из-за леса опорожненных бутылок. Сто завсегдатаев — сто темпераментов.
Они отличаются еще по манере вычерпывать мокрый горох из стеклянных блюдечек.
Кто берет его по одной горошинке, задумавшись и даже с меланхолией. Такой не глядит на блюдечко, копается и отправляет машинально в рот горошинку за горошинкой. Раскусывает ее как орех, но жует передними зубами, думает о чем-то далеком, а в сознании шевелится: зачем, собственно, нужен этот горох?
Кто совсем не притронется к гороху, а крикнет «воблу»; кто берет сразу десять горошинок; кто стукнет по блюдечку, как по табакерке, и проглотит сразу все его содержимое. Сто темпераментов — сто завсегдатаев.
Молодецкий окликнул подающего — человека очень веснушчатого и курносого.
— Четыре кружки Пильзенского. Четыре кружки с четырьмя цыганками, — пробовал он сострить.
— Программа начинается с шести-с, а пиво можно.
Человек вытер тряпкой стол, вероятно, машинально, так как стол был чист. Когда он принес на подносе пиво и расставил его перед приятелями, Бокитько, повеселевший вдруг, потребовал раков.
— Непременно раков, что за бражка без их!
— Нету их, не принесли сегодня.
Мастеровой, клевавший носом у соседнего столика с выпитыми бутылками, при слове «раки» поднял голову.
— Где раки? — уставился он на Бокитько и замотал головой, как лошадь.
— Зимуют, — рассмеялся тот.
— А где они зимуют? — спросил еще раз мастеровой.
— Пойди и расспроси их, — посоветовал Бокитько.
Мастеровой подумал, встал и ударил по столу.
— Здесь они зимуют. Я их расспрашиваю. Может быть, я хожу сюда, чтобы расспрашивать их, как они зимуют. А ты не знаешь, где они проводят дни и темные ночки. Грамотным для этого нужно быть. Шесть бутылок выпиваю. Захочу — еще шесть выпью. Вот грамота. Никто не может мне запретить две дюжины выпить. Имеешь право запретить мне пить, — обратился он к Бортову, — говори, очкастый!
— Имею, — ответил Бортов.
— Что ж за свобода, если ты запрещаешь мне пить?
— У тебя жена дома голосит, получку пропиваешь.
— Потому я и пропиваю, что она голосит… Вот если захочу, побью тебя.
— Зачем же бить его? — осведомился Скорик.
— Еще тридцать лет проживу, а пить буду. Никто, — ударил он по столу, — не запретит мне пить! — Он потребовал еще бутылку, раскупорил и опустил усы в стакан.
Студенты выпили по кружке, заказали по другой. Скорик развеселился и стал вполголоса напевать:
Елки да палки да лес густой,
Ходит Ванька да холостой.
Холостой да неженатый.
— Не собираешься ли ты дать концерт? — спросил Бокитько. — Полезай на эстраду.
— Не полезет, — подзадорил Молодецкий.
— Полезу, — объявил Скорик и при большом удивлении друзей взошел на эстраду.
Прочистил голос и запел очень чистым и приятным тенором:
Эх-ма, пьет-гуляет табор кочевой…
Он довольно ловко подражал цыганскому жанру. Публика пивной приняла его выступление за начало концерта, раздались хлопки. Ему крикнули: «Шахту номер три», но на бис он спел опять цыганакий романс.
Веснушчатый лакей делал ему знаки, но Скорик не обращал на него внимания и продолжал петь, ломаясь и прикладывая руку к сердцу.
Молодецкий гремел от смеха и при каждой новой руладе хватался за живот и стонал: «Ой, лопну!» Бокитько бледно улыбался, а Бортов сжал губы.
Наконец Скорик окончил, раздался гром аплодисментов, среди которых самыми звучными были ладошки Молодецкого.
— Браво, бис, — кричал он. С кружкой пива он подбежал к эстраде и передал пиво Скорику, раскланивавшемуся во все стороны, как это делают заправские артисты. Тот еще раз поклонился Молодецкому и осушил кружку.
Какой-то забулдыга, высокий детина в мохнатой кепи, также поднес свой стакан.
— Налегай, — произнес он хрипло. — Все мы певцы, да не у каждого голос. Мажь до дна! Люблю артистов. Нет голоса, — стукнул он себя в грудь, загудевшую как каменный свод. — Нету голоса, но душа есть.
Он хотел налить второй стакан, но Скорик отказался и спрыгнул с эстрады. К нему подошел лакей.
— Будьте добры, бросьте шутки, — накинулся он на Скорика. — Вы нам исковеркаете программу. Если вам хочется петь, так вы дома упражняйтесь в этой надобности.
— Постой, — вмешался Молодецкий — денег-то он у вас не просит?
— Это вы что же, честной народ пришли мутить? — тряхнул забулдыга Скорика. — Артист ты такой же, как я. За что поил пивом?
