Вера притянула его к себе еще ближе. Теперь он стоял перед нею так близко, что мог, наклонившись, поцеловать ее, распахнуть на ней незастегнутую шубу, вынуть ее лицо из груды белого меха, увидеть капот и за ним теплую грудь, по которой можно было скользнуть губами, став на колени.
— Зачем я вам нужен? — хрипло повторил он, не дождавшись ее ответа.
Она продолжала смотреть на него, и тогда ему показалось, что она уже ответила этим взглядом. Буйная радость охватила его с ног до головы. Он протянул руки к ее лицу, ставшему вдруг необычайно привлекательным, дорогим и милым, он наклонился к ней, ожидая ее горячих губ у своих, и уже почувствовал во рту горечь нетерпения, но Вера ловко и просто выскользнула из его рук.
— У меня к вам важное, хорошее, нужное дело!
Он сжал кулаки и тотчас же сунул их в карманы — если бы было можно, он сейчас бы избил ее, — потом сел рядом на окно с суровой решимостью не двинуться с места и спросил глухо:
— Какое же это?
— Вы не беспокойтесь, Анна подождет. Я ее к вам вышлю. У меня, видите ли, кроме нее, есть еще один человек…
— Я слышал, что вы даже по четыре их успеваете принять за ночь!
Он, помня свое решение не двигаться с места, не повернулся к ней и не успел предупредить ее движения: она ударила его раскрытой ладонью с кошачьей ловкостью и достаточной силой для того, чтобы обожженная ударом щека почувствовала резкую боль. Он схватил ее за руку выше кисти и сжал со всею силою, какую мог найти в себе.
Вера не двинулась от боли, но крикнула:
— Убирайтесь вон отсюда!
Он держал ее, глядел ей в лицо и чувствовал потребность каким-то резким движением разрядить сбившийся в груди гнев. Вера дернула свою руку, тогда он сжал ее сильнее, потом тут же оттолкнул от себя девушку сильным ударом в плечи и, когда она упала на окно, сжал ее горло и, ни о чем больше не думая, чувствуя только одно, что ее голова в его руках, наклонился к ее губам.
Вера откинула голову назад с дикой силою. Сзади с тонким дребезгом вылетело стекло. Хорохорин вздрогнул, отнял руки. Вера расхохоталась, поднимаясь с окна, и тут же, схватив Хорохорина за руку, побежала наверх по лестнице.
— Скорее! Скорее! — шептала она, давясь смехом. — Сейчас выйдет кто-нибудь! Подумают, что это мы, а оно было треснувшее, честное слово, было треснувшее!
Они без передышки вбежали на самый верх, под чердак, и остановились. У Хорохорина кружилась голова, он тяжело дышал, молчал и думал и помнил только о том, что лестница уже кончилась, а она продолжает держать его руку и греть своей.
— Это ужасно глупо! Не хватало еще, чтобы у нас на кухне услышали. — Она прислушалась. — Нет, кажется, никто не слышал…
Он стоял перед нею и боялся нечаянным движением напомнить ей о руке. Вдруг Вера выпустила ее:
— Как вам не стыдно говорить такие вещи!
Он посмотрел на нее и, положив ей на плечи руки, сказал глухо:
— Я убью тебя когда-нибудь!
— И вследствие этого четыре человека каждый вечер будут страдать от неудовлетворения естественных потребностей, — сказала она спокойно, снимая его руки со своих плеч. — Это бесхозяйственность, Хорохорин! Это нерасчетливость! Это растрата народного достояния!
— Черт! — сорвалось у него.
— Чертовка! — поправила Вера и, взяв его руку под локоть, стала тихонько спускаться вниз. — Пойдемте назад. Я боюсь, что Анна уйдет, а мы не заметим ее. Ведь вам Анна нужна?
— Да!
— Ну вот, я сейчас ее позову. Только о деле одну минуту. Вы Осокину знаете?
— Знаю.
— Почему вы ее в комсомол не берете?
Он удивленно посмотрел на нее, но ответил:
— Ее райком не утвердил. Она год была кандидаткой, мы ее представили.
Он отвечал сухо и коротко, не думая об Осокиной, но нетерпеливо ожидая, что нужно Вере. Она спросила:
— Все это из-за ее происхождения?
— Да!
Вера вздохнула.
— Ну, пусть так. Но неужели вы ее в университете не могли оставить?
— Нет.
Вера остановилась на прежнем месте, наскоро подобрала с полу осколки стекла и осторожно положила их за раму.
— Сядьте!
Они сели рядом. Вера помолчала, потом сказала тихо:
— Слушайте, Хорохорин! Она хороший человек — восстановите ее! Не втирайте мне очков, я ведь знаю, что это можно…
Он молчал, пожав плечами в ответ.
— Вы, Хорохорин, гнусный человек, потому что вы пришли давеча и стали раздеваться. Это скотство, Хорохорин. Когда это любовь и страсть, это другое дело. А так — одна гнусность. А когда я шла с вами, мне казалось, что я полюбила вас. Я вас полюблю, Хорохорин, устройте Осокину для меня! Хорошо?
Внизу растворилась дверь. В полосу света проскользнула Анна. Вера прислонилась к плечу Хорохорина и замолчала, глядя, как Анна прошла площадку и стала спускаться вниз.
Скоро ее шаги затихли внизу.
— Анна ушла! — заметила Вера и теснее прижалась к его плечу. — Так как же, Хорохорин?
Он с пойманным случайно мужеством встал. Она удержала его.
— Успеете ее догнать. Бедный! Вам действительно так нужна женщина сегодня, а?
— Мне нужны вы! — тупо ответил он.
— О, какой вы! — покачала она головой, глотая усмешку. — Ну как же быть? У меня Осокина! Не к вам же идти! Поздно уж, ночь…
— Давеча у вас никого не было! — вырвалось у него.
— Кто старое вспомянет, тому глаз вон!
Она приподнялась и быстро поцеловала его:
— Нет, вы милый, Хорохорин! Вот теперь вы меня любите… Теперь бы другое дело, да вот Осокина! Ах, какое несчастье! Ну, милый, ну неужели вы и для меня ее не устроите, а? Ведь она способна, она хороший товарищ, вы же знаете! Ведь не виновата же она, что у нее отец поп, а у вас рабочий.
— Никто ее не винит.
— Так что же ей делать? Ну, скорее, милый, говорите. Мне холодно уже… Анна вас ждать будет дома. Ну, скорее, ну, как это сделать? Заявление подать? Куда? Вам или в центральную комиссию?
— В центральную через нас…
— Вы устроите, устроите, Хорохорин?
Она заглядывала ему в лицо, кружилась перед ним, и он, повторяя безучастно: «Да, да, постараемся», сам смотрел на ее губы и думал только о них.
— Ну вот отлично, вы милый, Хорохорин! Тогда она вернется домой, я буду опять одна, и вы будете ко мне приходить! Прощай, друг!
Она вскинула руки; они вынырнули из-под накинутой без рукавов шубки, как белые птицы, и улеглись вокруг его шеи. Она поцеловала его в губы, и поцелуй этот ошеломил его.
