Теперь только по тону комбата Соколов понял, что майор зол до крайности. Потери личного состава, боевой техники, возможно, еще что-то. Наверное, выволочку от командира полка получил, вот и срывается на других, неприязненно подумал младший лейтенант. Но Рыбаков отложил ручку и потер лицо пальцами, испачканными в чернилах.
— Ты не хмурься, Соколов, — заговорил майор уже другим тоном. — Просто в армии порядок должен быть. Другой порядок и другая организация работ. Это на заводе хорошо авралами поднимать объемы выпуска продукции, а в армии каждый должен заниматься своим делом. Ремонтники — ремонтировать, а командиры танковых подразделений должны заниматься обучением личного состава и подготовкой к боевым действиям своего подразделения. Понятно?
— Так точно, — недовольно ответил Алексей. — Понятно.
— Да знаю я, — вздохнул комбат. — Знаю, каково это ребят терять. Иной раз места себе не находишь из-за того, что они там остались, а ты здесь. Сытый, в тепле. Портянки на тебе белые. Только мы с тобой — командиры. Это наша обязанность посылать людей в бой. Иногда вести за собой, а иногда посылать туда, откуда не все вернутся. Знаешь, а посылаешь. Потому что война, парень! Нам Родину защищать, нам выполнять приказ вышестоящего командования. А на войне люди гибнут, этого не избежать. И к этому придется привыкать. Привыкать, что не все твои бойцы доживут до победы. И тем, кто погибнет, вечная слава и вечная память. Рапорт я твой читал. Действовал ты правильно, грамотно действовал. И что неисправный танк доставил в расположение, хвалю.
— Товарищ майор, у меня механик-водитель — бывший инженер-испытатель харьковского завода. Он танки знает лучше наших техников. Омаев не только хороший радист, он электрик. Логунов, так тот еще в финскую воевал.
— Вот ты какой настырный, — покачал головой комбат и посмотрел на молодого командира с отеческой теплотой. — Ладно, в порядке исключения разрешаю твоему экипажу помогать техникам на ремонте вашей машины. Но смотри, Соколов, чтобы не за неделю, а за четыре дня мне управились и вернули «тридцатьчетверку» в строй!
— Есть управиться в четыре дня! — Алексей вскинул руку к пилотке. — Разрешите идти, товарищ майор?
— Иди, — кивнул комбат и снова взялся за извещения.
Соколов повернулся через левое плечо и двинулся к выходу. Положенных пять строевых шагов он делать не стал. Не стоило топать в штабе, где несколько офицеров работали с документами, с картами, где сидели радисты, поддерживающие оперативную связь.
— Лейтенант, — окликнул Алексея майор. — Дай передышку своим танкистам. Завтра у нас концерт. Приезжает концертная бригада из ансамбля песни и пляски.
Два дня пролетели незаметно. Танкисты работали до поздней ночи, а ранним утром снова спешили в мастерские. Соколов согласовывал с помпотехом виды работ, получал запасные части, закрывал формуляры. И когда на второй день ближе к вечеру он пришел в мастерские, то довольный Бабенко, вытирая ветошью руки, с улыбкой объявил, что с трансмиссией они закончили.
— По мотору там у нас ничего сложного не будет, Алексей Иванович, — снова не по-военному заговорил Бабенко, видимо ощутив свою довоенную среду танкового завода. — Магнето надо поменять, но это минутное дело. Топливный провод полностью промыть, фильтры, форсунки тоже. По подвеске вопросы будут.
— Что-то серьезное? — насторожился Соколов, подходя к танку и присаживаясь вместе с Бабенко возле катков.
— Вот здесь отбойник наварить надо, он во время движения гусеницы заталкивает сам вышедшие из соединения траков пальцы. Его снарядом почти расплющило. Смотрите! Здесь два катка поменять придется, на другой стороне четыре. А с ведущим предстоит помучиться. Хорошая конструкция у наших танков, но вот беда, есть такие виды работ, которые не сделаешь, не снимая башни. Даже по подвеске. Но я думаю, придумаем что-нибудь.
— Хорошо, Семен Михайлович, я на вас надеюсь, — кивнул Соколов и крикнул в передний люк: — Ребята, вылезайте, я вам тут котлет принес и соленых огурцов. На кухне раздобыли из брошенных складом машин. Тут кипяток где-то можно раздобыть? Титан какой-нибудь?
— Я вам кипяток сейчас устрою без титана и без печки, — пообещал Омаев, выбираясь из нижнего люка танка. У нас там буржуйка в раздевалке. Сейчас дров подброшу и вскипячу. Заварки вот нет только. Товарищ сержант, у Николая вроде оставался чай?
Логунов посмотрел на Омаева, потом на Соколова. Нахмурился и виновато стал объяснять:
— Я Бочкина послал в казарму. Там в вещмешке у меня нож складной был. Забыл взять с утра. Послал, а он пропал. Разрешите сбегать, товарищ младший лейтенант?
— Не надо, Логунов, вы перекусите пока. Ужин сегодня позже будет, к нам артисты приехали, их там кормят.
— Нашли время концерты устраивать, — проворчал Логунов.
Соколов пожал плечами. Может, кому и надо, может, кому песня из довоенной гражданской жизни душу согреет, о доме напомнит. Им по концертам ходить некогда, надо срочно ремонтировать танк, потому что батальон со дня на день могут снова бросить в бой. Потом и концерты будут, и танцы до утра. Когда война кончится.
В общей казарме, где танкистам отвели дальний угол, отгороженный брезентом, Соколов увидел на своей кровати три письма. Он посмотрел на адреса. Одно было Руслану Омаеву. Судя по почерку, от матери или сестры. Два других — Логунову. Оба из Сибири. Наверное, от матери Николая, подумал Соколов. Взрослые, а стесняются парня. Вроде и не муж с женой, но любят друг друга, сойтись хотят. Да и к Николаю Логунов как к сыну относится. Только вот беда у парня. Девушка, которую он любил, которая его с войны ждала и письма писала несколько месяцев, вышла замуж за какого-то офицера-тыловика и уехала с ним. Предательство. Как такое пережить?
Концерт не стали проводить на улице. К вечеру подморозило, столбик термометра упал до минус пяти градусов. Свободных от службы бойцов и командиров собрали в большом сельскохозяйственном ангаре, который был способен вместить больше двухсот человек. В центр ангара загнали полуторку, опустили ее борта и устроили таким образом импровизированную сцену, которую было видно отовсюду.
Соколов вошел в ангар, когда на «сцене» выступала худенькая девушка с густыми светлыми волосами и забинтованной правой ногой. Она исполняла романс на стихи Пушкина под аккомпанемент аккордеона. Голос девушки отличался глубиной и удивительными интонациями, от которых строки романса оживали, переносили в прошлую эпоху, заставляли слушать не дыша. Младший лейтенант смотрел на лица солдат и думал о том, что сейчас в этом «концертном зале» много бойцов из городов, которые не раз слышали хорошее вокальное выступление, видели знаменитых певцов. Но немало здесь людей, которые родились и выросли в деревне. И слышать академическое исполнение могли разве что по радио, если оно у них к тому времени было проведено. Но как сейчас все слушали! Как проникали в души слова и музыка!
Наконец, Соколов нашел Бочкина. Николай сидел на колесе старой разобранной сенокосилки и во все глаза смотрел на девушку. Таким своего заряжающего Алексей еще не видел. Парень преобразился, он улыбался с таким светлым лицом, как будто смотрел на ангела. А может, что-то подобное и происходило в его душе. Вот тебе и на, подумал Соколов, разбитной парень из рабочего квартала, для которого самым эмоциональным развлечением с детства была игра в «стеночку», вдруг прикоснулся к прекрасному — к классическому пению, к академическому искусству.
