— Да? Это чего же, интересно? — Максима заинтриговали слова сослуживца, даже сон пропал — в тепле разморило, и глаза закрывались сами собой.
— Грязи, вот чего. Как ты только профотбор прошел — непонятно. У тебя ж работа такая, что для того, чтобы поставленную задачу решить, надо быстро бегать, метко стрелять и далеко прыгать. А почему эти задачи специальными называются? Да потому, что никакой другой стрелок и бегун выполнить не может, в первую очередь в силу их полной аморальности. Настоящий спецназовец должен уметь убить безоружного невинного человека — хоть женщину, хоть ребенка. И сделать это спокойно, без лишнего шума и соплей. Такой человек должен уметь игнорировать приказы начальства, должен уметь уверенно врать. А ты действовал не как нормальный спецназовец, а как нормальный человек, и только поэтому оказался на скамье подсудимых. Да еще и на командование тень бросил, вот тебя на съедение и отдали. Сам виноват. Да чего я тебе тут втираю, ты и без меня все знаешь, — закончил свою обличительную речь Михаил и умолк.
Максим обдумывал услышанное — в словах Михаила был резон, и он, Максим, словно увидел себя со стороны. Все было именно так, Михаил прав тысячу раз, но сожалеть о прожитом поздно и глупо, нужно жить сегодняшним днем.
— Да, прав ты, прав, — обреченно согласился Максим, — но не умею я по-другому. Не приучен.
— Вот в том-то и дело! — воскликнул Михаил. — Не приучен он! Расхлебывай теперь. И учись делать то, что я тебе говорил, — врать, изворачиваться, стрелы переводить. Ну, и все такое. Не маленький, сам разберешься. Приехали, выходим.
Они давно уже выехали за город, промчались по окруженной лесом дороге и оказались в дачном поселке. Максим осматривался по сторонам, за окнами мелькали одно- и двухэтажные дома, заборы, кусты, деревья. И ни одной живой души — поселок вымер с окончанием теплого сезона. Урожай собран, до весны здесь делать нечего. Внедорожник остановился у одноэтажного кирпичного дома за высоким основательным забором. Михаил выбрался из машины, открыл калитку, шагнул внутрь, Максим шел следом. Они оказались во дворе — пустые грядки и клумбы, заботливо укутанные на зиму кусты роз. Михаил уже возился с ключом, ругался сквозь зубы на неподатливый замок входной двери. Справился наконец, распахнул дверь.
— Заходи, — скомандовал он, — будь как дома. Свет и вода в доме, удобства, извини, на улице. Холодно, правда, но обогреватель я привез, сейчас принесу.
Вдвоем вытащили из багажника тяжеленный масляный обогреватель, втащили его в дом. Следом Михаил приволок объемистый пакет с продуктами, водрузил на стол в небольшой кухне.
— Все, командир, живи, сколько надо. Щи, как говорится, в котле, каравай на столе, вода в ключах… Я к тебе раза два в неделю приезжать буду, чаще не смогу. Если что — звони. Все, поехал я, меня уже, наверное, на работе обыскались. Да и домой пораньше надо, Сенька просил… — подытожил Михаил и направился к воротам. Максим вышел проводить его.
— Сенька — это сын твой? — спросил друга Максим, и Михаил тут же с улыбкой отозвался:
— Ага, сын. Ну, Саня, Сеня — мы его так зовем. Четырнадцать лет, выше меня уже вырос. А твоей сколько?
— Десять было, — ответил Максим и посмотрел сначала себе под ноги, потом вдаль, на глухой забор.
— Надо ее с моим познакомить. Звать-то как? — поинтересовался Михаил, уже усаживаясь в машину.
— Васька, Василиса, в смысле. Жена так хотела, сказала — мальчик родится или девочка — быть ребенку Васькой.
— Здо́рово! — искренне восхитился Михаил и добавил, уже озабоченно: — Ну, давай, погнал я. Еще чего, убери сейчас же! Потом, все потом, когда съезжать будешь! — крикнул он и дал по газам, увидев, что Максим достает деньги. Внедорожник покатил по утрамбованной грунтовке, Максим смотрел вслед машине и думал, что «съезжать» ему отсюда, скорее всего, снова придется в спешке. Потом вернулся во двор, захлопнул калитку и даже запер ее на ключ. Вошел в дом, сел на кухонный табурет, прислушался. Тишина давила на уши, любой слабый шорох или треск заставляли насторожиться. Пожалуй, впервые в жизни Максим оказался в полном одиночестве и безмолвии. С непривычки было неуютно, даже жутковато. Уже темнело, сумерки вползли в дом, в темноте исчезли из виду укутанные еловыми ветками кусты у дорожки. Максим задернул шторы, хлопнул по выключателю на стене. Под потолком зажглась тусклая одинокая лампочка в старом, местами потрескавшемся плафоне. Ничего, этого хватит, иллюминация ему не нужна. Максим включил обогреватель, подождал, пока тот подаст признаки жизни, и снова вернулся в кухню — готовить ужин.
Следующие два или три дня Максим только и делал, что ел и спал. И бродил по окрестностям дачного поселка, присматривал пути на случай внезапного отступления. Небольшой еловый лесок начинался метрах в пятистах от дома Михаила, сразу за ним — федеральная магистральная автомобильная дорога. Поток машин по ней не иссякал ни днем ни ночью — Максим убедился в этом лично. Главное — незамеченным добраться до леса, сбежать вниз по насыпи, поймать попутку… Максим повторил маршрут несколько раз, засекая время по часам. Что бегом, что быстрым шагом получалось примерно одинаково, по кочкам и через завалы не особо побегаешь. Но путь разведан, тропа изучена до мельчайших подробностей, можно не волноваться. Тревожило, вернее, угнетало Максима другое — абсолютный информационный вакуум. Ни телевизора, ни приемника в доме Михаила не оказалось, и Максим чувствовал себя полярником на отколовшейся льдине. Хотя нет — полярнику полагалась рация для связи с Большой землей, а у Максима не было ничего, кроме мобильного телефона. Да и для того, чтобы поговорить, приходилось сначала пометаться по участку — уровень сигнала постоянно норовил упасть до значения «нет сети». Но толку от телефона не было — никому звонить Максим не собирался, Михаил приезжал сам, без предупреждения. И дольше чем на полчаса не задерживался — небольшую производственную фирму, принадлежавшую его тестю, оставлять надолго без присмотра Михаил не мог. Зато привозил Максиму по его просьбе газеты, делился новостями. Пока все спокойно, звонил Пашка, у него тоже порядок — вот и весь разговор, оставив Максима в одиночестве, Михаил уезжал. А еще через пару дней Максим проснулся однажды со стойкой уверенностью в том, что ему категорически безразлично все, что происходит за пределами вымершего на зиму дачного поселка. Круг интересов и забот сузился до минимума — включить обогреватель, приготовить еду, принести из леса дров для костра во дворе. И сидеть перед огнем, пока не стемнеет, чтобы идти спать. Наверное, так чувствует себя гусеница в коконе — ей хорошо и удобно здесь. А все, что происходит в шумном, суетливом и ярком внешнем мире… Да пусть себе происходит на здоровье, ей все равно. Событием стал для Максима приезд соседей Михаила. К дому подъехали две грузовые «Газели», остановились, с грохотом раскрылись дверцы, послышались недовольные голоса, крики и ругань. Максим морщился, кривился как от кислятины — сквернословов он терпеть не мог и всегда, если позволяла обстановка, делал замечания подчиненным. И удивлялся сам себе — вот уж не думал, что так быстро отвыкнет от звуков человеческой речи! Наконец мебель и тюки перекочевали из «Газелей» в дом, машины уехали, и почти космическая тишина вернулась в поселок. Но ненадолго — поздно вечером, почти в полночь, позвонил Михаил.
