* * *
Мы не торопились. Я и подполковник Скоморохов пытались просчитать действия преступника. И, не сговариваясь, пришли к одинаковому мнению, что убийство должно быть совершено утром, когда пожилая женщина пойдет в сторону станции, чтобы сесть на электричку.
Мы проезжали мимо станции. Я обратил внимание, что все подходы к пассажирской платформе скрыты с двух сторон кустами. И даже билетная касса стоит в кустах. Виктор Федорович тоже поворачивал туда голову. Значит, тоже отметил это. Все-таки, несмотря на разницу в возрасте, жизненном опыте и званиях, мы с ним представляли одну школу — школу спецназа ГРУ и мыслить должны были в одном направлении.
У нас был опыт работы военных разведчиков. Но, как оказалось, здесь необходимо было учитывать опыт преступников просчитывать их мысли, за которыми должны следовать действия. У нас такого опыта не было, и потому мы ошиблись. И поняли это сразу, когда въехали в следующий двор. Это был как раз тот двор, который нам был нужен. И дом тот самый. И подъезд тот самый.
— Боюсь, мы опоздали… — сказал Виктор Федорович тихо, но микрофон донес слова вполне разборчиво.
Я посмотрел через его плечо вперед. Дом был пятиподъездным. В таких пятиэтажках обычно бывает по четыре квартиры на лестничной площадке. Следовательно, нам нужно было попасть в четвертый подъезд, на второй этаж.
Перед подъездом, несмотря на позднее время, собралась толпа. Стояла группа молодых парней и девушек с традиционными бутылками пива в руках. Их мало смущало присутствие рядом трех полицейских машин. Пили открыто, разве только ментов не угощали, на что те имели полное право обидеться.
Здесь же стояли четыре человека с собаками на поводках. Обычное дело — хозяева предпочитают выгуливать собак, когда улицы пустеют. Эти в присутствии полиции собак держали на поводках, хотя и без намордников. Да и просто жители подъезда вышли. Проснулись, видимо, от шума, посмотрели в окно и вышли узнать, что случилось. У двух пожилых женщин из-под халатов виднелись длинные ночные сорочки. А высокий очкастый мужчина был в полосатой старомодной пижаме. Практически во всех окнах горел свет, и потому видно все было хорошо.
Виктор Федорович сообразил, что его разворот может привлечь внимание, и потому поехал прямо, забравшись на бордюр, за которым стояли два полицейских «уазика». Там его остановил сержант.
— Мне во второй подъезд надо, — ответил Скоморохов, подняв стекло шлема. Я, естественно, поднимать стекло не стал. Пусть я и не знал этого сержанта, но память у ментов цепкая, и совершенно ни к чему было ему меня запоминать.
Проверять документы у подполковника никто не стал. Сержант вальяжно махнул рукой — кати, дескать, куда надо, только здесь не стой. И так людей больше, чем нужно.
— А что тут случилось? — поинтересовался Виктор Федорович.
— Целую семью убили. Старуху, ее сына, жену сына и ребенка.
— Перестреляли, что ли?
— Нет. Застрелили только мужика. Остальных всех топором… Ты кати, кати дальше, пока пускают…
Сзади подъезжала еще одна полицейская машина. На сей раз «Газель», как я догадался, с оперативной следственной бригадой. Эти меня точно знают. Я хотел вместе с сержантом подогнать подполковника, но он сам плавно тронулся с места, быстро доехал до второго подъезда и там остановился.
— Насколько я знаю, в таких домах с плоской крышей выход на крышу в четных подъездах.
— И вход в подвалы там же… — подтвердил я.
Типы домов мы знали из курса «Теории уличных боев», который проходили в обязательном порядке перед отправкой на Северный Кавказ. Большинство домов в нашей стране построено еще в советское время по определенным проектам. И проекты эти по всей стране варьировались только способами отделки, да и то, в основном, в национальных республиках, где вносились в оформление свои варианты орнамента, чтобы подчеркнуть национальный колорит. А в целом дома были похожи друг на друга и внешней архитектурой, и расположением комнат. В боевых условиях это все требовалось учитывать.
— Схожу-ка я в тот подъезд. Сверху послушаю, о чем говорят…
— А это необходимо, товарищ подполковник? — возразил я.
— Нам любая мелочь может быть необходимой. Жди здесь. Транспорт покарауль…
Глава пятая
Я остался сидеть на заднем сиденье мотоцикла и никого, похоже, не интересовал, кроме двух юнцов из толпы зевак, что стояли с початыми бутылками пива в руках. Да и их интересовал не сам я, а транспорт, на котором мы с подполковником Скомороховым прибыли. Высокие и тощие, извилистые, как голодные глисты, они подошли вплотную и остановились, рассматривая мотоцикл, а меня упорно не замечая. Один из них даже присел, чтобы лучше рассмотреть двигатель. Но во втором подъезде такой иллюминации, как в четвертом, не было, хотя тусклый свет за зашторенными окнами кое-где все еще горел, и потому что-то конкретное увидеть было сложно. Не обращая на меня внимания, юнец даже руку протянул, чтобы что-то в мотоцикле прощупать. Но двигатель такая вещь, где неумелой рукой можно только навредить.
— Лапу убери… — сказал я, как мне показалось, вполне внятно.
— Что? — то ли не понял, то ли не расслышал он. Мне пришлось поднять стекло шлема.
— Лапы, говорю, не протягивай…
— А то что?
— А то отдавлю…
— Борзый, что ли?
Видимо, юнец был из тех, кто считает себя в этом районе хозяином жизни. Или одним из хозяев. Такие в каждом районе водятся и наглеют, пока их не остановят. Я бы мог, не слезая с мотоцикла, просто распрямить ногу и носком башмака угодить ему, сидящему передо мной на корточках, прямо под длинный нос. Там у человека находится пучок нервных окончаний, и подобный удар не только нос уродует, разрывая хрящевую ткань, но и вызывает сильнейший болевой шок, который человек с низким болевым порогом бывает не в состоянии вытерпеть. Многие именно от болевого шока теряют сознание.
Но человек с высоким болевым порогом сознание не потеряет, однако может от боли завопить благим матом, уверенный, что умирает.
Не зная, какой у юнца болевой порог, я не пожелал рисковать и приглашать к себе находящихся поблизости ментов. Мне ни к чему были здесь, в этом месте, разборки с ментами. Но, сидя на мотоцикле, я сам являлся хорошей мишенью для ударов. Конечно, я имел возможность эти удары отбить, но все же это делать лучше, твердо стоя на ногах и имея возможность смещаться в любую удобную для меня сторону.
— Мальчик, — сказал я, перебрасывая ногу через седло и принимая естественное устойчивое положение, — вытри сопли, скажи дяденьке: «извините, товарищ капитан», развернись и дуй отсюда в высоком темпе. Иначе я тебя сейчас в одну из тех вон машин закрою, тебя отвезут в райотдел, и будешь ты там трое суток без еды, воды и, уж конечно, без пива сидеть в «обезьяннике». За просьбу в туалет будешь каждый раз получать дубинкой по шее. Правда, потом тебя все же выведут, но обратно в «обезьянник» снова дубинкой загонять будут. К сожалению, больше трех суток таких уродов там держать не полагается. Но с тебя и трех суток хватит.
