У дежурных как раз проходила смена, и я надеялся, что мы сможем без остановки проскользнуть мимо стойки, но не получилось. Нас остановили, заставили получить пропуска, заблаговременно, еще с вечера выписанные капитаном Радимовой. Но дальше пройти вот так сразу нам все равно не удалось.
Новый дежурный показал на меня какому-то полковнику в синем прокурорском мундире, тот сделал знак рукой, словно останавливал такси, и посмотрел при этом прямо на меня. Я догадался, что в холле городского управления МВД такси если и бегают, то редко, и знак этот относится ко мне. Сработала привычка воспринимать погоны со звездочками адекватно форме и количеству самих звездочек, и я остановился. Остановился и Виктор Федорович. Полковник вышел из-за стойки дежурного, подошел ко мне вплотную, дыхнул на нас со Скомороховым вечерним устойчивым перегаром и только после этого представился:
— Полковник Валеревич, офицер службы собственной безопасности Следственного комитета области. Зовут меня Михаил Константинович. Можно звать и по имени-отчеству, и по званию. Кому как удобно. Я не придираюсь… Я тут как раз вас дожидаюсь, капитан частного сыска. Поговорить необходимо. Я так полагаю, что с вами подполковник в отставке Скоморохов?
— Вы хорошо осведомлены, хотя мы незнакомы, — сухо сказал Виктор Федорович и поморщился. Не от вида и слов полковника, а от запаха. Признаюсь, меня тоже запах перегара насторожил. Но если бывший комбат просто раздражался от запаха спиртного, считая любую выпивку потерей боеспособности, то я сразу подумал о варианте, при котором вечером полковника навестил подполковник Пашунин, прихватив с собой несколько бутылочек. Что бутылка была не одна, ясно говорили мутные глаза Валеревича. Утверждать, что визит Пашунина в самом деле был, я бы не стал, но допустил такой вариант. И, согласно этому варианту, полковник должен был попытаться узнать, что мы против Пашунина имеем.
— Я слушаю вас, Михаил Константинович, — не раскрывая радостных объятий, сказал я и демонстративно посмотрел на часы, показывая этим, что у нас время ограничено. Торопить старшего офицера еще и словами мне пока не хотелось. Я вообще с детства старался быть по возможности вежливым со старшими по возрасту. А в армии привык так же относиться и к старшим по званию.
— Слышал я, что на вас вчера было произведено покушение… — начал полковник излишне слащаво. — Я хотел бы узнать подробности. Можем пока присесть на подоконник и там поговорить, — он показал рукой в сторону окна с широким подоконником. Я уже давно заметил, что сотрудники, разговаривая с кем-то, на кого не желают выписывать пропуск, ведут беседы, сидя на этом подоконнике.
— А на вас что, пропуск не выписали, товарищ полковник? — перебивая меня, спросил Скоморохов. — А то проще было бы поговорить в кабинете капитана Радимовой или подполковника Котова. Там вы могли бы и документами поинтересоваться. Если вам захотят их показать…
— Я думаю, мы и без них найдем общий язык с капитаном частного сыска.
Мы как раз оказались около подоконника. Полковник сел. Ему, должно быть, стоять было трудновато. Я, поскольку не пил накануне ничего крепче чая, предпочел постоять.
— Я слушаю вас… — теперь Валеревич спросил уже властно. — Что там такое с вами произошло?
— А что, вопросы покушения на обыкновенных граждан нашего города теперь расследует служба безопасности Следственного комитета? — прямо и не слишком вежливо спросил я, потому что мне этот разговор не нравился. Не понравилось, что полковник не желает беседовать ни в присутствии капитана Радимовой, ни в присутствии начальника уголовного розыска подполковника Котова. Хотя Валеревич откровенно об этом не сказал, но его уклончивую фразу следовало понимать именно так. И это тоже убеждало меня в моем предположении о попытке давления на меня с подачи подполковника Пашунина.
В принципе такое давление психологически вполне обоснованно. Как человек, в недавнем своем прошлом военный, уважающий субординацию, я обязан был чувствовать уважение к полковничьим погонам и даже слегка робеть перед ними. На этом должен был, в моем понимании, строиться расчет подполковника Пашунина. Но он не учел главного, что я научился очень быстро видеть разницу между воинскими званиями и служебными
[19]. Да и вообще, служба в спецназе ГРУ не настолько похожа на кадровую армейскую, чтобы развивать уважение к субординации на рефлекторном уровне. Офицеры спецназа ГРУ вполне могут позволить себе отстаивать свое мнение перед старшими по званию.
Полковник Валеревич моим вопросом сначала слегка смутился, но быстро взял себя в руки и перевел смущенную улыбку в насмешку.
— Ситуации бывают всякие. Я уж думал, когда перешел в службу собственной безопасности, что следственные мероприятия будут мимо меня проходить. Оказалось, еще глубже в них завяз. Приходится и ведение дел контролировать, и за сотрудниками присматривать.
— А вообще какое Следственный комитет имеет отношение к делу о покушении? — прямо и серьезно спросил отставной подполковник Скоморохов. — Насколько нам известно, это дело расследуется городским уголовным розыском.
— У нас в производстве находится несколько дел о покушениях и заказных убийствах. Нужно посмотреть, нет ли общих черт в вашем деле и аналогичных.
— Но тогда этот вопрос никак не должен касаться службы собственной безопасности, — сухо и категорично сказал я. — Извините, товарищ полковник, мы торопимся. Нас ждут…
Виктор Федорович решительно встал с подоконника, показывая, что полностью поддерживает мое мнение, я же вообще не садился и потому сразу развернулся и, не дожидаясь ответа, поскольку вопроса не задавал, а просто поставил полковника в известность, двинулся в сторону лестницы. Таким образом, Валеревич никаких данных и намерений выяснить не сумел, остался ни с чем и весьма этим фактом, кажется, расстроился.
Когда я с первых ступеней лестницы обернулся, то увидел фигуру Валеревича уже в дверях. Довольно быстро он преодолел расстояние от подоконника до двери. Видимо, больная голова заставляла его поторопиться…
* * *
Мы с Виктором Федоровичем поднялись в кабинет к капитану Радимовой. Она ждала нас, но из-за стола не встала, занятая чтением какого-то важного документа. Молча показала нам на стулья. Я, естественно, сел не туда, а в привычное мягкое кресло напротив стола. При этом Радимова сделала знак открытой ладонью, призывая нас немного подождать. Мы молча, как и сама хозяйка кабинета, согласились, уселись и стали ждать.
Впрочем, ждать пришлось недолго. Радимова закончила чтение и убрала документ в толстую папку с уголовным делом. Уже по толщине папки я понял, что это совсем другое дело — не то, что интересует нас. За ночь «наша» папка так распухнуть не могла. Но я давно уже привык, что сотрудники уголовного розыска обычно ведут сразу по несколько уголовных дел. Это для меня и для отставного подполковника Скоморохова наши проблемы являются доминирующими, и нам может показаться даже странным, что человек, плотно вошедший в наше дело, занят чем-то другим. Но это обыденная работа уголовного розыска.
