Следовательно, в понедельник я должна идти на работу. Должна выставлять оценки. Выполнять задания на сертификационных курсах. Преподавать.
Я проверила телефон. Ночью никто не звонил, полицейских я тоже не слышала, даже если они и патрулировали возле дома.
Я написала электронное письмо в телефонную компанию, попросила нужную копам информацию, затем решила отвлечь себя работой.
Достала из вместительной сумки школьные сочинения и села с ними в кухне – ждать новостей. Бездействовать, просто ждать, я не умела, а тетради обещали хоть какое-то занятие.
Сочинения можно было разбить на две категории: за и против Дейвиса Кобба; в одних поддержка или обвинение звучали более явно, в других – менее. Некоторые ученики, наверное, даже не сознавали, что высказывают определенное отношение, но я считывала его безошибочно. Они либо растрачивали чернила на сетования – ах, как небезопасно в школе! – либо использовали их в защиту тренера. Я рассортировала работы по стопкам.
Первое сочинение, Молли Лафлин, винило во всех бедах приезжих. Я решила отнести его к категории «за Кобба», ведь он был родом отсюда. Не из чужаков – вроде меня, – которые, по мнению Молли, представляли угрозу для учеников.
Мальчики в основном защищали Кобба, причем не маскируясь.
Тренер Кобб честный человек и отличный тренер. Я знаю его много лет. Против него нет вообще никаких доказательств. Это охота на ведьм.
Ну да, сейчас ведь разгар баскетбольного турнира. А тренера Кобба не допустили в школу. Администрация решила, что для всех будет лучше отправить его в отпуск, пока история как-нибудь не рассосется. Принять такое решение помогли вопли родителей и пресса. Слухи о том, что Кобб изводил меня звонками и даже преследовал, уже наверняка начали циркулировать. За неделю они разлетятся по городу, я не смогу этому помешать.
Коннор Эванс удивил – попал в стопку «против», один из немногих мальчиков.
Мы все сидим в одном классе и слышим – доверяйте друг другу. Нас учат – добро повсюду, а зло редкость. А потом выясняется, что добро было маской. Что мы слишком доверчивы. Теперь нам говорят – думайте о себе, заботьтесь о себе, приглядывайте друг за другом и рассказывайте об увиденном. А кому рассказывать? Если не понятно, кому можно верить? Как узнать, кто носит маску?
Я взяла следующее сочинение.
Тренер Кобб невиновен, все это бред собачий. Я знаю, почему вас вызывали в канцелярию. Знаю.
Имени на странице не было, но тут добрая половина учеников забывала подписать работу (самая простая часть задания, два месяца с начала учебного года, а им до сих пор нужно напоминать). Однако я уже неплохо изучила их почерки. Это почти наверняка рука Тео Бертона. Я чиркнула его имя в верхнем углу, поставила отметку в журнале успеваемости и отложила листок в стопку «за Кобба».
Сделала перерыв, достала из холодильника пиво Эмми, открутила крышку, обернув ее подолом рубашки. Затем завязала волосы в пучок на макушке, провела холодной рукой по шее сзади и продолжила чтение.
Иззи писала фиолетовыми чернилами, ее слова пестрели завитушками и вызывали в воображении слащавые девичьи письма – сердечки под строчными буквами, жевательная резинка во рту, игривый локон, накрученный на пальчик. Воспринимать опусы Иззи всерьез было сложно.
В школе мы должны чувствовать себя в безопасности. В коридорах есть видеокамеры, а в классах – учителя. Мы жертвуем приватностью ради безопасности. Наши шкафчики проверяют, а на переменах за дверями туалетов стоят взрослые. Мы не должны считать угрозой ИХ. Мы вообще не должны чувствовать здесь угрозы.
Отметка в журнале. Покачала головой. Еще глоток пива.
Я знала таких девочек. Сама когда-то думала похожим образом. Сейчас меня это злило. Злило, что Иззи ни капли не трогает происходящее. Что она безоговорочно верит в свое «мы не должны чувствовать угрозы» и тычет его повсюду, будто мир ей обязан. Будто непонятно, что кругом сплошная показуха.
Именно в отрочестве я начала воспринимать себя двояко. Мы постоянно выступаем в двух ипостасях одновременно – субъект и объект. Я иду по коридору и в то же время наблюдаю, как я иду по коридору. Уж кто-кто, а Иззи Марон про такое знает! Ведет себя соответственно. Требует соблюдения каких-то правил.
Со временем прозреваешь. Оказывается, твой внутренний стержень – всего лишь напускная бравада. Просто сейчас от девочек такого ждут, их этому учат. Культивируют дерзость, ценят ее и вознаграждают. Спорь с профессором, настаивай на своем. Дождись его медленной улыбки, легкого смешка, одобрительного кивка. Пошли на три буквы придурка, который свистит тебе на улице. Что здесь плохого?
Я раньше верила в это, а Иззи верит до сих пор. Опасность еще себя не проявила, но она повсюду, независимо от убеждений Иззи.
Я отложила ее сочинение к проверенным, отметила галочкой и увидела лист бумаги, торчащий между двумя следующими работами. Он был сложен пополам – разлинованный листок, такой же, как остальные. Внутри нацарапано карандашом, заглавными буквами: «ЭТО СДЕЛАЛ НЕ КОББ».
Почерка я не узнала. Все-таки большие печатные буквы, да и текста мало.
Я определила записку во вторую стопку, «за Кобба», и решила вычислить анонима в конце.
Однако по завершении все авторы были опознаны. Даже Джей Ти. Листок оказался лишним. Предупреждение, шутка или кому-то действительно что-то известно?
Я оставила записку себе. Положила в центре стола, чтобы она маячила перед глазами.
Источники бывают разные. Мне много писали на общедоступный электронный адрес в газете, но для обнаружения достоверного источника приходилось перелопатить море шлака. Чаще всего люди предлагали свое, уже сложившееся, видение. Порой сведения оказывались ложью или грубым преувеличением. Факты, перекрученные и приправленные затаенной злобой или лицемерным возмущением. Факты, которые при ближайшем рассмотрении не выдерживали критики.
К подобному нужно относиться скептически. Сначала следует понять, с кем имеешь дело. Информация и источник идут рука об руку. Одно без другого ничего не стоит.
* * *
К утру понедельника полицейские так и не позвонили; в школьном вестибюле я их тоже не заметила. Коридоры стояли пустые, по дороге к классу я поймала на себе взгляд Митча сквозь стеклянные стены канцелярии. Он поспешно отвел глаза.
Ключ застрял в замке, не повернулся – класс уже открыли.
Я поднесла ладонь к выключателю и застыла. Запах, неуловимое движение, шестое чувство.
Обернулась. За партой сидел Тео Бертон, улыбался. Светло-русые волосы, тонкие губы и довольно женственные черты – если бы не жилистые шея и руки.
– Простите, – сказал он. – Не хотел вас напугать. Дверь была открыта.
Однако я точно помнила, как запирала класс в пятницу перед уходом.
– Что ты хотел, Тео?
