На Кайле были темный пиджак и светлая рубашка – униформа, видимо; шагал детектив Донован размеренно и неторопливо, на крыльцо поднимался через ступеньку. Жевал резинку. И впервые казался взволнованным. Или встревоженным. Я и сама была на грани, чувствовала, как увязаю в этой истории все глубже.
Я раздвинула двери, выдавила из себя непринужденную улыбку в ответ на улыбку гостя. Однако, как только Кайл вошел, его нервозность растаяла, и моя тоже. Было приятно смотреть на него немного снизу, вдыхать запах мятной жевательной резинки, ощущать легкое прикосновение к талии, когда он меня обходил. Я влипла.
Кайл сел, я налила ему воды. Даже спиной я ощущала на себе его взгляд. Мне вдруг расхотелось начинать серьезный разговор. Копы похожи на журналистов – умеют расставлять приоритеты.
Я намеренно не садилась, тянула время.
– Как ваши дела? – спросил Кайл.
– Хорошо, учитывая обстоятельства.
Он кивнул, сел прямо.
– По поводу обстоятельств… Хочу кое-что показать.
– Давайте. – Я опустилась в кресло напротив.
Кайл придвинул ко мне фото мужчины.
– Вы видели этого человека раньше?
Переключатель щелкнул, поехали.
У мужчины были волосы песочного цвета, длиной чуть выше плеч; узкое угловатое лицо и тускло-серые глаза.
– Это он. Кавалер Эмми. – Наши с Кайлом глаза встретились, он склонил голову набок. – Джим.
Однако Кайл явно не разделял моего энтузиазма. Уголки его губ поползли вниз.
– Джеймс Финли. Действительно работал в «Брейк-Маунтин», как вы и предполагали. Именно он перестал выходить на работу, именно ему нашли замену.
– О… – протянула я. Не Эмми, значит. Никаких следов Эмми. – Все равно, это ведь зацепка?
– Вы с ним когда-нибудь разговаривали, Лия?
– Только по телефону. Записывала сообщения для Эмми.
– А лично?
– Нет. Я видела его лишь несколько раз, когда он уходил. Или высаживал Эмми возле дома.
– Джеймс Финли привлекался за правонарушения, – произнес Кайл, и я окаменела. Он поднял руку. – Не насилие, нет-нет. Но привлекался.
– Какие правонарушения?
– Проникновение со взломом, подделка чеков, нарушение общественного порядка в нетрезвом виде. Классика для всяких отбросов общества.
– Думаете… – Я сглотнула. – Думаете, он с ней что-то сделал?
– Я не знаю, что думать, Лия. Мы уже занимаемся Финли. Его привезут в участок и допросят.
Я поставила локти на стол, сжала большими пальцами виски. Джеймс Финли бывал в моем доме. Здесь. Может даже, пока я спала. Может, стоял прямо за дверью спальни. Вдруг Финли подсмотрел, как Эмми прячет ключи под крыльцом? Вдруг разозлился на нее – за непостоянство, за привычку забывать старых знакомых?
Я должна была заметить. Она должна была заметить. Что я знала об Эмми и Джиме как о паре? Я попробовала вспомнить, задним числом отыскать настораживающие признаки.
…Раннее утро, меня разбудили тихие голоса из спальни Эмми, мужской смех.
– Ш-ш, тебе пора, – сказала она, твердо и решительно.
– Точно? – Вновь смех.
Зазвонил мой будильник, я ждала у себя в комнате. Ждала, пока мужчина уйдет. Ждала, пока стихнут его шаги в коридоре. Я вышла, как только услышала стук закрывшейся двери; гость оставил за собой запах сигарет и меда – тяжелый, сладковатый. Я наблюдала сквозь раздвижные двери, как незнакомец натянул пиджак, заправил за ухо длинные волосы. В стекле позади меня возникло отражение Эмми.
– Моя машина сломалась, и он меня подвез, – заявила она.
– Эвфемизм? – рассмеялась я.
Я посмотрела на ее отражение, увидела, как на лице расцветает улыбка, услышала смех Эмми за мгновение до того, как он прозвучал.
– Джим, – сообщила она, будто я у нее выпытала.
Я смахнула это имя в архив, к списку других, ничего не значащих имен: Джон и Кертис, Леви, Тед и Оуэн – сказано и вскоре забыто.
Новый кавалер позвонил в тот же день, попросил к телефону Эмми и назвался, а я едва не сказала: «Она тебе не перезвонит. Забудь».
Поэтому я была удивлена, увидев Джима вновь – и вновь. Я удивлялась, когда его машина тормозила на нашей подъездной дорожке и высаживала Эмми. Когда голос Джима слышался рано утром или среди ночи. Когда Эмми не отрывалась от него, уснувшего, и не стучала ко мне в поисках спасения. Когда я царапала имя Джима на клейких листочках и прихлопывала их к стене, а Эмми потом тихо, неразборчиво говорила по телефону, унеся его подальше, на всю длину шнура…
– Лия? – Кайл тыкал в какую-то бумагу.
– Что? Простите.
– Вот. – Он указал на подчеркнутый телефонный номер в моей распечатке.
Номер, помеченный как «неизвестный». Звонок среди ночи в конце прошлой недели. Я тогда стояла у раздвижных стеклянных дверей и слушала шорохи на линии.
– Это Дейвис Кобб?
– Не знаю, – помотала я головой. – В трубке молчали.
В тот вечер Кобба уже выпустили? Он хотел меня напугать? Нагнать страху, как предполагали в полиции?
Нужно успокоиться.
Кайл откинулся на стуле, положил руки на стол.
– Предположительно ее ударили камнем. Бетани Джарвиц. Вероятнее всего, камнем с берега озера.
Незапланированное нападение. Я представила мужчину, который идет за ней по лесу. Мужчину, который видит не Бетани, а меня.
– У вас есть несколько вариантов, – продолжал Кайл. – Можете собрать все имеющиеся доказательства, в частности электронные письма, и попробовать добиться судебного постановления, запрещающего Дейвису Коббу с вами контактировать. Задача, правда, не из легких. Тем не менее запустить процесс не помешает.
Я уже качала головой. Ни в коем случае. Меня мутило. Если я подам официальное прошение, то полиция начнет проверку. Обнаружит, что в Бостоне выдан судебный запрет против меня самой. Выяснит детали: психологическое давление, назойливые звонки, незваные приходы в дом к Пейдж и Аарону Хэмптонам. Ужасно глупо. Если полиция узнает, все мои слова поставят под сомнения – и Кайл, и Эмми. На работе, наверное, тоже.
Я предстану совсем в другом свете. Мне перестанут верить.
…Я лишь хотела ее предостеречь. Пейдж – слишком добрую, чтобы замечать в людях зло, слишком самоуверенную, слишком улыбчивую. Я предъявляла ей доказательства; просила уйти. Это следовало сделать еще много лет назад, до переезда к Эмми. Хорошая подруга поступила бы именно так.
Однако Пейдж ничего не желала видеть. Она добилась против меня судебного постановления. Мне запретили приближаться к ее дому и офису. Я не имела права ей звонить. Не имела права инициировать контакт. А теперь не имею права подать официальное прошение.
