Очнувшись от очередного приступа столбняка, Петр оглянулся по сторонам, метнулся за стулом, торопливо подставил ей. Заряница нехотя уселась, но через пару секунд ойкнула и пролепетала:
– Да как же. Я сижу, а вы эвон, стоите оба.
– Это у нас куртуазные манеры такие, – сердито пояснил Сангре. – Мы завсегда перед барышнями стоим, особливо ежели они припадочные.
В ответ Заряница, недолго думая, вновь залилась горючими слезами.
– Еще одна такая подколка и я гарантирую новый припадок истерики, – строго предупредил Улан. – И вообще, ты тоже виноват.
– Я?! – ахнул Сангре. – Да в чем?!
– Даже приятную новость лучше начинать с прелюдии, чтоб сразу поняли, – невозмутимо пояснил его друг. – Тебе следовало предварительно пояснить, как сильно хочется разгрузить нашу дорогую глубокоуважаемую Заряницу от домашних дел и всякой черной работы.
– Ну да, – недоуменно согласился Петр. – Домоправительница-то следить лишь должна, чтоб все метались вокруг, а сама ходить, покрикивать и ключами на цепочке греметь, чтоб ужас на дворню наводить, а она как Фигаро. И полы мыть, и одежду стирать, и посуду после еды надраивать – и везде одна-единственная. Про Изабеллу молчу, но даже ее служанка Забава и то почти ничего не делает по дому, если с нашей Золушкой сравнить.
– Она лекарства Изабелле готовит и с Горыней больше всего нянчится, а когда попыталась пару раз помочь, Заряница ее прогнала.
– Потому как худо работала, – встряла с пояснением девушка. – Неумеха. Нешто полы так моют? Да и готовить она не мастерица.
– Ну да, – пожал плечами Петр. – Вот и выходит, что ты и тут, и там, и вообще повсюду. А это не дело.
– А Липневку пошто помянул? – всхлипнула Заряница.
– Какую еще Липневку?! – возмутился Сангре.
– Ты ж сам поведал, что отправить меня туда хочешь.
– Я вообще-то говорил про наши с Уланом деревни, которые Михаил Ярославич в пользование нам дал, – пробурчал Сангре. – У нас же до них руки никак не доходят, вот я и подумал: может, тебе, как домоправительнице, туда съездить, да марафет, в смысле порядок навести. А ты чего подумала-то?
Заряницу словно прорвало. Вместо ответа она вновь взвыла во весь голос и ринулась обратно в сени.
– А теперь что не так сказал? – мрачно осведомился Сангре.
– Окончательно дошло, как здорово она ошиблась, – пояснил Буланов. – Она ж решила, что ты других нанять решил, а ее уволить и обратно в Липневку отправить.
– Да как она?! – задохнулся от возмущения Петр. – Как ей только на ум пришло?! За кого она меня принимает?! – и устремился было за ней вслед, но не сумел, сноровисто перехваченный за рукав рубахи бдительным другом.
– Охолонись! – хладнокровно посоветовал он. – И ругать не вздумай. У нее ж этот бзик давно, чуть ли не с первых дней здесь. Мы его просто не замечали, так что и сами немного виноваты. Ты вспомни, она и за стол с нами поначалу никогда не садилась, все на дела неотложные ссылалась. От сапожек, что мы ей купили, недели две отказывалась, да и надевает их лишь на торжище и в церковь. А по дому как летает? И при этом все время считает, что мало работает, на шее нашей сидит вместе с больным братом. Молчала об этом, таилась, но в душе-то переживала. И тут ты с этим заявлением. Вот в ней и всколыхнулось.
– То есть мне еще и извиняться надо?! – вспыхнул Петр. – Она меня за жадное дерьмо посчитала, а я должен…
– Дурак, – оборвал его Улан. – Если бы я такое сказал, она совсем иначе восприняла бы, гораздо спокойнее. И никакой истерики бы не случилось, поскольку спокойно дослушала бы до конца и в конце поняла, о чем на самом деле речь.
– Ну, правильно, – буркнул Сангре. – Твои слова она бы вытерпела, ибо…
– Уважает, – перебил Буланов. – А услышать такое от любимого человека – совсем иное.
– Чего, чего?! – переспросил Петр, не веря своим ушам. – А ты часом не перепутал? Да ты сам припомни, как она тебя к Изабелле ревнует.
Буланов в ответ насмешливо фыркнул.
– И снова балда. Ревнует, верно, но не меня, а тебя, потому как уверена: Изабелла на тебя глаз положила.
– С чего вдруг?
– С того, что не я, а ты ей ровня, – криво усмехнулся Улан. – В смысле оба благородные, опять же испанская кровь у обоих по жилам течет, ну и так далее. Не чета мне, татарину безродному. Словом, как она считает, у нее против Изабеллы шансов ноль. А что Заряница в тебя влюблена – видно невооруженным глазом, – и он ехидно прищурился. – Кстати, и что ты к ней неровно дышишь, тоже.
– Вот еще! – проворчал Сангре, но прозвучало это не совсем уверенно.
– Точно, точно, – заверил Улан. – Нужны доказательства? Изволь. Вспомни Литву и как ты с Изабеллы гривны выторговывал в обмен на помощь. Думаю, она в тот момент посчитала тебя именно тем, кем ты себя сейчас назвал.
– То есть жадным дерьмом? – уточнил Сангре.
– Ну-у, вслух она о том не сказала, – проявил деликатность побратим, – но взгляд у нее был достаточно выразителен и ты это выражение уловил. Вот только тебе было наплевать, поскольку ты ее не любил.
– Да я не столько денег от нее хотел, сколько рассчитывал на контрасте сыграть, – «раскололся» Сангре. – Ты ж на моем фоне рыцарем без страха и упрека выглядел, хоть пылинки сдувай.
– Спасибо, – улыбнулся Улан. – Ты настоящий друг. И здорово помог мне, особенно на первых порах, когда я вообще голову потерял и мог столько глупостей наделать, что ой-ёй-ёй. Да и мою дальнейшую линию поведения по отношению к ней грамотно выстроил. Словом, выручил. Но я о другом. Тогда тебе на плохое мнение о себе было наплевать, а сейчас аж на дыбки встал. И о чем это говорит?
– Ни о чем.
– Пускай ни о чем, – терпеливо вздохнул Буланов. – Но как бы там ни было, ты ж меня знаешь, я в долгу оставаться не привык. На зло, мне причиненное, еще могу рукой махнуть, если маленькое, но за добро обязательно расплачусь и по возможности той же монетой.
– Это ты к чему? – насторожился Петр.
– А разве не ясно? Ты меня в Литве с Изабеллой выручил, а сегодня пришла моя очередь, а то ты так и не осмелишься первый шаг сделать.
– Ты чего сотворил-то?! – охнул Сангре. – Ты что, рассказал ей, будто я…
Улан медленно покачал головой, пояснив:
– Не впрямую. Всего лишь намекнул, когда успокаивал. Мол, у моего побратима язык бы ни за что не повернулся…
Улан осекся и, отвернувшись от друга, задумчиво процарапал полукруг на побеленной печи. Затем провел возле него две размашистые линии, изобразив крест, а подле изобразил один над другим два соединенных посредине полукруга, обращенных своей открытой частью к кресту. Сангре продолжал молчать, терпеливо ожидая, когда Буланов закончит свой рассказ, а тот продолжал рисовать, выведя далее знак равенства.
