Таким образом самому Сангре в качестве дополнительной нагрузки остался один рукопашный бой.
Зато ночи у него теперь выдавались бурные, и поспать удавалось лишь под утро, когда Заряница – сияющая от счастья, с густым румянцем на щеках и взлохмаченной копной волос, небрежно рассыпавшейся по плечам – крадучись выскальзывала из его комнаты. Нет, Сангре был конечно же рад такому плодотворному времяпровождению, но краткий трех или четырехчасовой отдых не мог до конца восстановить его силы. А ведь впереди ожидал новый день, наполненный бесконечной суетой, повседневными хлопотами и непременными прогулками по тверским торжищам – как же без контроля.
Радовало и то, что пока можно было не обращать внимания на подготовку к чеканке монет. Процесс изготовления изображений для них благодаря Горыне, пускай и не так скоро, как хотелось Петру, но неуклонно продвигался. Да и заготовки – тускло поблескивающие кругляшки в количестве тысячи двухсот штук – были приготовлены. Аккуратно сложенные в стопки и накрытые на всякий случай тулупчиком, они хранились в его комнате, дожидаясь, когда их превратят в «сороки».
Рядом с ними один на другом стояли два сундучка с оставшимся после займа князю серебром. Нижний был полон, его Сангре предусмотрительно утаил от цепких внимательных глаз княжеского казначея Викулы Гюрятовича. Верхний был наполнен едва до половины – пришлось добавлять из него до двух тысяч, когда вычистили до донышка остальные три.
И Сангре, прикинув, что именно сейчас появился отличный шанс исчезнуть без ощутимого ущерба для всех забот и занятий (кроме ночных утех с Заряницей), засобирался в Литву. Но поначалу следовало решить вопрос с тайным гонцом – если удастся договориться с Гедимином, где его перехватывать. Походив пару дней по пристани и попив медку с кормчими – а как без пьянки, пускай и скромной, он все прояснил. Оказалось, самое удобное место – устье реки Шоши, впадающей в Волгу. Если соблюдать правдоподобие перехвата, именно туда должна нырнуть ладья, везущая тайного гонца Гедимина в Москву.
Теперь можно было отправляться в Литву. Таиться Сангре не стал, такое не скроешь, и потому первым делом пошел к Михаилу Ярославичу. Узнав, что и Петр засобирался в дальние края, князь изрядно осерчал. И хотя он старался сдерживаться, держа в уме недавний, всего неделя прошла, займ под символическую по нынешним временам резу, горечь и упрек временами прорывались в его речи.
Однако Петр в этот раз на экспромты не полагался и успел заранее продумать причины отъезда, намертво пришив к ним интерес самого Михаила Ярославина. Мол, по здравому размышлению отправленная в Гамбург грамотка (позавчера инструктировал купца-гонца, предоставленного князем) дойдет туда не раньше чем через месяц. Да и то при непременном условии, что море окажется спокойным, а Овадья – имени он таить не стал, все равно купец сообщит его князю – окажется на месте. Ну и плюс дорога обратно.
– Учитывая, что на дворе уже Иванов день
, скоро лето наступит, а купец выехал накануне, есть опасения…
– Ты же сказывал, к осени привезут?! – не выдержав, перебил князь, в ярости соскочил со своего стольца и, подбежав почти вплотную к Петру, зло прошипел: – Лгал, выходит?!
– Нет, – мотнул головой Сангре.
– Как нет, когда ныне совсем иные песни запел?!
– Не иные. Я тебе и тогда говорил – осенью. А вот в другом каюсь. Не подумал я, что серебро у этого Овадьи, как и положено торговому человеку, не в ларях хранится, но вложено в различные дела и чтобы его собрать, да в таком количестве, тоже потребуется время.
– И что теперь мыслишь?!
– Мыслю, хоть помирай, а слово даденное сдержи, – улыбнулся Сангре. – Для того и направляюсь к Гедимину.
– Ты еще поведай, что у него гривенок занять надумал! – хмыкнул Михаил Ярославич.
– А почему бы и нет, – пожал плечами Петр.
И снова князь принялся расхаживать по комнате. В один конец, в другой, поворот и опять обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Наконец остановившись напротив Сангре, он буркнул:
– С чего решил, что он их тебе даст?
– Сдается, глянулся я ему, – простодушно заявил Петр.
– Сам таковское надумал, али как? – усмехнулся князь.
– Доказательство имею: перстень его, – напомнил Сангре и полез за ним за пазуху. – Он мне для того и дал его. Мол, когда рубеж пересеку и в его земли войду, буде какая нужда, надо лишь показать его и любой поможет. Согласись, княже, абы кому Гедимин такие подарки делать бы не стал.
Оторопевший Михаил Ярославич с минуту, не меньше, разглядывал извлеченный Петром перстень, хотя успел полюбоваться им раньше, когда они только-только прибыли в Тверь. Исподлобья покосившись на Сангре, он устало махнул рукой и направился обратно к своему стольцу.
– Ладно, езжай. Заодно и от меня поклон передашь. Поклон и… грамотку, – и, уже усевшись, недоуменно уставился на стоящего Петра. – Чего еще?
– Как всегда, малюсенькая просьбишка до тебя, княже, – пояснил Сангре. – Грамотку твою я доставлю в целости и сохранности, можешь быть уверен, но лучше бы ты ее сам написал, никому не доверяя. И за мою поездку никому ни слова.
– Почему?! – вновь насторожился Михаил Ярославич.
– Слухи быстро по миру разносятся. Мало ли что подумает хан Узбек, если до него весть о моем путешествии дойдет. А потому лучше бы о том знать всего двоим – тебе и мне.
– А ты мыслишь, будто он доселе не ведает, что я своего сына за дочку Гедиминову просватал? – усмехнулся князь.
– Сватовство – одно, а переписка с Гедимином – иное. Особенно сейчас, перед поездкой в Орду. Поверь, княже, ни в коем случае нельзя давать Узбеку даже малейший повод заподозрить тебя в сношениях с Литвой.
– Сказываешь так, ровно утаиваешь от меня чего, – нахмурился Михаил Ярославич, вопросительно уставившись на Сангре.
– Угадал, – невозмутимо согласился тот и, упреждая следующий княжеский вопрос, заторопился с ответом: – Но рассказать тебе, увы, не могу. Выдать свою тайну – глупость, а чужую – подлость. Я в подлецах не хаживал, а потому… – Он развел руками и виновато улыбнулся. – Прости, князь, никак. Одно поведаю: тайна эта ни Твери не навредит, ни тебе. Скорее, наоборот. И в этом я готов и перед иконами поклясться, и крест поцеловать.
– Но если так, отчего не сказать?
– Тебе снова повторить, чем я считаю разглашение чужой тайны?
Михаил Ярославич досадливо крякнул, но больше ни о чем не спрашивал. Криво усмехнувшись, поинтересовался лишь, как Сангре собирается объяснить свою отлучку невесте.
Петр ответил, что лгать не станет и скажет правду, но не всю. Мол, в Витебск. А там, как знать, может, и до Полоцка путь ляжет – все зависит от цен на меха, на янтарь и прочее в тех землях. И если они не устроят, возможно, придется плыть аж до самой Риги.
– Думаешь, не сведает, куда на самом деле отправился?
– Сведает, – согласился Петр. – Но я ведь и впрямь поначалу туда поплыву. А там у Витебского князя Ярослава Ольгерд в зятьях, сынишка Гедимина. Он и подскажет как быстрее до Трок добраться.
