– Шнель, шнель!
Видимо, от неимоверной тряски одна из бочек прохудилась и красная струя из нее – не иначе, как вино – забила чуть ли не вертикально вверх. Вместе с остальными рыцарями на стену замка поднялся член конвента Рагнита Генрих Дуземер фон Арфберг. Ныне, в связи с недавней гибелью под Бизеной комтура, он исполнял его обязанности. Размышлял Генрих недолго. Во-первых, обоз сопровождали аж трое братьев ордена, а во-вторых, в бочках явно везли вино. О том же вполголоса подсказали и люди из его ближайшего окружения. Мол, надо выручать братьев, да и грешно оставлять такое количество доброго вина поганым язычникам.
Учитывая, что до литовского отряда оставалось не меньше трех миль, а обоз уже подъезжал к воротам, фон Арфберг распорядился впустить его. В крайнем случае, если произойдет заминка со въездом, он успеет закрыть ворота. Да, неуспевших въехать внутрь придется оставить на произвол судьбы, но тут уж все в воле божьей.
Однако опасения его оказались напрасны. Телеги стремительно вкатывались одна за другой на территорию замка, и не оставалось сомнений, что обоз успеет въехать в город целиком. Но затем, когда Генрих торопливо стал спускаться вниз, чтобы самолично встретить приехавших, один из крестоносцев грозным голосом проревел:
– Гитлер капут! – и тут-то началось неожиданное, а потому страшное вдвойне.
Мешки внезапно стали с треском распарываться, крышки бочек повылетали, и отовсюду начали выскакивать воины-литовцы, притом из какого-то загадочного племени. Во всяком случае ранее Генрих никогда не видел, чтобы язычники, упорно противящиеся святому крещению, раскрашивали лица черными красками. Действовали они на редкость стремительно, но главное – слаженно. Полтора десятка выстроилось с мечами, создав заслон, а остальные, проворно прирезав воинов у ворот, вскочили на последние две телеги и вскинули арбалеты. Причем в их числе были возницы и… Генрих не поверил глазам, но факт оставался фактом – сопровождающие обоз крестоносцы с сержантами тоже оказались в числе врагов.
По счастью, неразумные язычники убили и двух воинов, стоящих у ворота. Удерживать тяжелые ручки оказалось некому и решетка с громким лязганьем опустилась, впившись зубьями в бочку на последней телеге, стоящей прямо под ней. Получалось, что далеко не все потеряно, ибо сами ворвавшиеся оказались в западне.
– Слава деве… – вырвалось у фон Арфберга, но слово «Марии» он произнести не успел, ибо в следующее мгновение арбалетный болт, проломивший кольчугу, с сочным хрустом вошел в его грудь. Умер он с улыбкой на лице.
Возможно, это и к счастью для него. Генрих так и не увидел, как двое здоровенных язычников, повинуясь зычной команде все того же крестоносца, мигом рванулись к вороту, без видимых усилий вращая его рукояти и восстанавливая тем самым свободный проход внутрь замка. Поразить же их не было возможности, ибо за их спинами выросли два щитоносца, закрывая от стрел. Не слышал фон Арфберг, и как на удивление часто щелкали тетивы проклятых арбалетчиков, продолжая безжалостно разить защитников замка, в то время как мечники намертво перекрыли доступ к стрелкам. А главное, не узрел он самого ужасного – как подоспевший отряд литовцев, спешившись, ринулся в открытые ворота, вливаясь внутрь замка подобно смертоносной раскаленной лаве, сжигающей все на своем пути. А следом за ним, спустя всего минуту, прибыл второй, куда многочисленнее.
Рыцари-крестоносцы еще оставались, но сил у уцелевших хватило лишь на то, чтобы упорядочить отступление, ибо одолеть огромную толпу ворвавшихся внутрь воинов-язычников нечего было и думать.
И снова повторилась ситуация с Христмемелем – последние защитники успели закрыться в высоком донжоне, горделиво высящемся посреди замка и наглухо заблокировали за собой тяжелую дубовую дверь.
Люди Наримунта и Кориата попробовали пойти на штурм последней твердыни, но потеряв с десяток человек, откатились обратно. И тогда Сангре, припомнив предыдущее сражение и условия, предъявленные Кейстутом, поднял белый флаг и предложил мирные переговоры. Условия были суровые. В случае сдачи в плен половину ждет мучительная смерть. Но зато каждого второго пощадят и отпустят за выкуп. Если же сопротивление продлится, штурмовать донжон больше не станут, но просто сожгут во славу бога Перкунаса. А в качестве подтверждения, что он – дон Педро де Сангре – не лжет, Петр извлек из-за пазухи нательный крест и, неспешно продемонстрировав христианскую святыню в вытянутой руке, поцеловал его.
Далеко не все согласились с его предложением. Полетели и обвинения в адрес христопродавца, и издевательские выкрики засунуть себе этот крест… в общем, понятно куда. Но большинство призадумалось. Стать новыми мучениками, сгоревшими заживо, конечно же почетно, но уж больно страшно. Кроме того, многие надеялись оказаться именно вторыми.
Спустя полчаса благоразумные окончательно взяли верх. В немалой степени убедить остальных помогла деловитая суета литвинов – пользуясь перемирием, они принялись сноровисто укладывать вязанки с хворостом под стены донжона. Зловещие приготовления вселили в колеблющихся страх, и они, переметнувшись на сторону малодушных, всей толпой навалились на оставшихся упрямцев. Те нехотя, один за другим, поддавались, а двоих особо упертых попросту оглушили и связали.
Добыча, погруженная на пригодившиеся телеги, оказалась не столь велика, как хотелось бы, но и не мала. Имелось в замке и серебро, правда, в ограниченном количестве – в общей сложности две сотни гривен. Зато, глянув на доспехи, сваленные в кучу сдавшимися, Сангре понял, за экипировку своих людей теперь можно не беспокоиться.
Но тут в памяти всплыли головешки на месте святилища богини Мильды, рассказ Гедимина о страшной смерти Римгайлы и он, скрипнув зубами, осведомился у Яцко, где находятся пленные. Толмач, чрезмерно гордый своим недавним участием в победном сражении, указал забинтованной рукой на дверь, ведущую в подвал. Через минуту нашелся ключь и они оказались внутри.
С помощью все того же Яцко Петр небрежным тоном принялся расспрашивать пленников о том, о сем. Наконец, выбрав подходящего человечка, бледного от страха и с перепуганно бегающими глазками, он обратился к нему. На сей раз таить подлинной цели не стал, напрямую спросив, кто из рыцарей и сержантов Рагнита учинил пару месяцев назад столь ловкую вылазку на языческое капище подле Бизены. Человечек замешкался, но на груди Сангре был крест, предусмотрительно извлеченный им из-под рубахи. Да и цена за сведения оказалась немалая – жизнь.
Выбор Петра оказался верным – пленник колебался недолго, принявшись перечислять всех поименно. Оказалось, в набеге участвовало два десятка – четверо рыцарей и остальные сержанты. Правда, ныне в живых осталось около половины: два крестоносца, из них один раненый, и семеро сержантов. Остальные погибли при неудачном штурме Бизены или при обороне Рагнита.
Собрав их, Сангре молча прошелся вдоль угрюмо стоящей девятки. Даже странно, на вид обычные люди, ничего демонического во внешности. И не скажешь, что на самом деле перед ним звери. Он чуть помедлил – что-то внутри противилось затеваемому, ведь по сути это означало опуститься до их скотского уровня. Но ему снова вспомнилась Римгайла и нахлынувшая ярость положила конец колебаниям. Повернувшись к неотлучно сопровождавшему его вместе с Яцко Локису, Петр коротко распорядился:
