Сангре пожал плечами.
– Потому что он в основном о духовном думает, как подобает священнику, а я и про мирское не забываю.
– Наговорил ты изрядно, – тяжело вздохнул Михаил Ярославич. – Ладноть, помыслю об изреченном тобой. Токмо…
Он нахмурился, очевидно представляя, что ему надлежит сделать, мрачно засопел и сурово крякнул. Тяжелые увесистые кулаки его сжались так, что побелели костяшки пальцев – вновь давала себя знать гневливая натура. Петр мгновенно оценил ситуацию и решил сыграть на упреждение, грозно рявкнув:
– Да все я прекрасно понимаю! Себя ломать – это ж какую силищу внутри иметь надо, какую волю! – специально повысил он голос, изображая бурное волнение, и даже вскочил на ноги. – А как иначе?! Нет, вот ты скажи, как?!
Демонстрируя гнев, он принялся нервно ходить по шатру, продолжая громогласно возмущаться и тем самым предупреждая возможную вспышку княжеского гнева. Пусть получится, как при тушении лесных пожаров, – пал, запущенный навстречу основному огню. И ведь удалось ему задуманное – угомонился Михаил Ярославич. Более того, даже сам успокаивать Петра принялся.
«А если он сейчас пойдет советоваться с боярами, включая Кириллу Силыча, который должен поддержать мою идею – тогда и вовсе ой! – понадеялся Сангре и облегченно вздохнул: – Теперь можно и на базар катить».
Глава 26
Разносторонний мушкетер
Базар, к тому же походный, временный, был бестолковым и обширным – раскинулся чуть ли не на километр. Хватало там и палаток, и обычных лотошников. А уж лица… Каких только не встретишь. Тут тебе и носатые армяне с белозубыми грузинами, и надменные азиаты: бухарцы, самаркандцы, выходцы из Мерва, Ургенча и прочих городов Маверенахра, чуть поодаль – смуглые генуэзцы, надменные венецианцы, радушные греки, льстивые ромеи, а еще дальше – невозмутимые арабы, а пройти чуть вперед – вспыльчивые касоги и горячие аланы. Хватало и русичей.
Но больше всего насчитывалось представителей «богоизбранного» народа. Или так казалось от того, что они громче и настойчивее всех прочих зазывали к себе. А может потому, что они пребывали повсюду и торговали абсолютно всем.
Зато среди покупателей, разумеется, преобладали татары. Серебра у них, как подметил Сангре, практически не имелось, но они прекрасно обходились и без него, устраивая мену – товар на товар.
Петр вразвалку шел мимо, не подходя ни к кому из торговцев, ибо следовало тщательно выбрать подходящего, причем желательно сработать с первой попытки. Вторая – это край, предел, которого лучше избежать, ибо неизвестно насколько длинным окажется язык у того, первого, с кем не получится договориться.
Именно потому Сангре вообще ни к чему не приценивался и бродил в этом скопище, как могло показаться, совершенно бесцельно. Для начала он собирался услышать русскую речь, притом исходящую не от русича – еще чего, может признать кто-то из побывавших в Твери. И без того сопровождавший его «Папушник (Эльф-Сниегас остался с лошадьми) несколько раз предупреждал его:
– Боярин, левее впереди в двух саженях, тверской купец… Правее от тебя в трех саженях тоже на торжище тверском видел… Впереди ряд – не ходи в него – сразу двое стоят…
– Молодцом, Вовка, умница, – всякий раз приговаривал Петр. – И что бы я без тебя делал. Бди дальше. А московских, у которых мы покупали, точно никого?
– Я б вмиг подсказал, – смущенно, словно это была его вина, вздыхал Лапушник.
– И купца-литвина не видно?
– Не видно, – печальным эхом отзывался паренек.
– Ладно, не горит, – успокаивал себя Сангре.
И вдруг он остановился как вкопанный.
Стоящий подле своей палатки небольшой тощий человечек широко улыбался, как и многие, протяжно зазывая своих покупателей, но делал это достаточно оригинально, аж на нескольких языках, среди которых был и русский. Причем, судя по акценту, человечек явно принадлежал к землякам должника Изабеллы.
Небрежно подойдя к нему, Петр лениво посмотрел на товар, разбросанный по прилавку, презрительно потыкал пальцем в пяток кусков сукна, явно служивших образцами. Человечек радушно затарахтел, начав расхваливать качество и расцветки и уверяя, что у него в наличии все, какие только могут быть на свете.
– Мне бы цвета мокрого асфальта. Есть такие? – полюбопытствовал Сангре.
– А как же! – всплеснул руками человечек. – Само собой. Чтобы у Шмуля не было цвета мокрого асфальта – это же смешно.
Он действительно извлек из-под прилавка кусок сукна темно-серого цвета и, склонившись поближе к Петру, заговорщически шепнул:
– Сейчас во всей Франции это самый ходовой цвет. Очень хорош в дальнем походе – пыль на нем вовсе не видна. А уж прочное какое – сноса не будет. Даже правители им не брезгуют. И французский король Людовик, и император Священной римской империи Фридрих…
– Ой, ну я тебя умоляю! – прервал его речь Петр, припомнивший кое-что из рассказов Изабеллы, а заодно романы Мориса Дрюона. – Таки не надо размазывать белую кашу по чистому столу, а то мне сделается дурно. Сдается, во Франции ныне правит Филипп Длинный, пятый этого имени. Да и у императора имя не Фридрих, а Людвиг.
Шмуль восторженно ахнул, умиленно прижав руки к груди:
– Наконец-то святой, благословен он
, послал мне настоящего покупателя, которого я давно поджидал! – прижав руку к сердцу, затараторил он и, вновь привстав на цыпочки, понизил голос. – Я ж нарочно путаю имена королей, чтобы сразу стало ясно: этот очень глупый покупатель и ему можно всучить какую-нибудь залежалую дрянь, не жалко. Этот из умных, ему надо продать доброе сукно. Ну а столь мудрому, знающему не только название нашей смолы на латыни, но и имена всех королей и императоров, я продам такое, что надо обойти весь белый свет и лишь тогда, да и то не обязательно, он сыщет что-то похожее и столь же чудесное. Какой праздник у меня нынче на душе, господин… – И он вопросительно уставился на Сангре.
Тот горделиво подбоченился и выдал:
– Дон Педро де Сангре, благородный идальго из Арагона, – приставку де ла Бленд-а-Мед он, держа в уме язвительный комментарий Улана, благоразумно опустил, чтоб лишний раз не позориться. Зато, припомнив родовое древо Изабеллы, многозначительно добавил: – Я из той ветви, что имеет среди своих предков самого Сида Кампеадора. Правда, по материнской линии. Слыхал про такого?
– Боже ж мой! – На сей раз Шмуль прижал к груди обе руки. – Ну как же не слыхал, конечно же слыхал, как можно. Любой приличный человек, услышав про потомка самого Сида Компеадора, может лишь замереть от восторга и сказать…
– Вай мей! – невозмутимо продолжил Сангре.
Шмуль осекся и удивленно уставился на потенциального покупателя. Пауза длилась недолго.
– А могу я узнать у господина… – Он смущенно замялся.
– Про моих предков по батюшкиной линии, так? – продолжил Петр.
