Победители все же мы по всем канонам. За нами осталось поле боя.
Но главное, что случилось, — от мощного взрыва состава с взрывчаткой сама железная дорога с виду не пострадала, но… и насыпь, и рельсы так невообразимо повело горизонтальным тектоническим ударом, что пускать по такой дороге бронепоезд стало очень стремно. А на бронепоезд прорыва возлагались особые задачи. Все остальные участки Восточного фронта были второстепенными.
Наступление на восток откладывалось на неопределенный срок.
Только не оповещенная о срыве наступления, собранная со всех пехотных корпусов тяжелая артиллерия — и старая, и модернизированная — в укрепрайоне, построенном Вахрумкой, в положенное время принялась активно мешать с землей позиции царцев экразитом. Их никто не успел предупредить, что жизнь поменяла планы, и они действовали согласно указаниям из вскрытых в заранее определенное время пакетов. А новейших боеприпасов там имелось на трое суток непрерывной артподготовки как минимум.
Там враги, кстати, тоже готовили мину. Но в песчаном грунте, после первых же прилетевших со стороны леса взрывающихся «чемоданов», слабо укрепленная деревом потерна, прорытая в склоне холма, просела, завалив недостроенные каморы, в которые царские саперы не успели еще заложить взрывчатку. Эта взрывчатка сейчас взрывалась в траншейных складах царцев прямо посередине их войск, когда в такой склад попадал сорокавосьмикилограммовый королевский снаряд, начиненный шимозой.
Война стала совсем другой. Не похожей на те, что велись здесь ранее. Но не все это еще осознали. К тому, что человек сам собой превращается в зверя, вконец охреневшего просто от долгого сидения в грязных окопах, следовало еще привыкнуть. Как и к предельному обесцениванию человеческой жизни.
Онкен выдал мне увольнительную на три дня.
— Тебе, Савва, по мнению его величества, следует отдохнуть. Выспаться. Это приказ. Потом поедешь в южный форт, посмотришь, что там да как, свежим глазом. А то донесения часто противоречивые. Командование одно дудит. Врачи другое. Интенданты третье. Но сначала на укрепрайон заскочишь, посмотришь что там.
— Только наблюдать, экселенц?
— Ты ранее просил там обкатать своих особых рецких стрелков… Ну так возьми их с собой. Заодно будет тебе охрана. Не такая заметная, как дворцовые гренадеры. А без охраны тебя даже выпускать в город теперь не велено.
— А если мне, экселенц, в «Круазанский приют» приспичит наведаться?
— Тогда двое с пулеметом будут стоять у твоей двери в коридоре, а еще двое на улице под окном. Без вариантов, — спокойно ответил на мою подколку генерал-адъютант. — А ты с девкой будешь играть в узника Черного замка за закрытой дверью, — совершенно серьезно добавил генерал.
— Спасибо, что не кладете охрану ко мне в кровать вместе с женщиной, — съехидничал я и из вредности опустил его титулование.
— Будет нужно — положим, ваша милость, — так же ехидно ответил мне Онкен, титулуя меня не по-уставному. — Не сомневайся. И дома теперь держи охрану. Из тех же стрелков. Я так понимаю, они тебя охранять будут надежнее, чем кто-либо. Ты же их вождь, — подмигнул мне королевский генерал-адъютант. — И помни, что посылаю я тебя подглядывать и подслушивать, а не вмешиваться. Нам нужна целостная картина того, что произошло. И предложения — что надо исправить, чтобы наш план снова заработал, а то нас в генштабе с дерьмом съедят. Им сейчас только повод для этого дай.
Три дня провел безвылазно дома — слесарил, лудил, чеканил, гравировал. Я сразу решил, что никакой механической обработки в моем подарке королю не будет. Только ручная работа рецкого кузнеца. Специалитет!
И случилось чудо. Простой труд меня вылечил. Я вновь стал хорошо спать, с аппетитом есть. Перестал дергаться. И пить водку.
Уезжая на лесной хутор, чтобы провести последнюю ночь с женой, я оставил в доме на столе грубый серебряный поднос с рельсами, на которых стоял серебряный четвертьведерный самовар в форме примитивного короткого паровоза первых конструкций с высокой трубой. Спицованные колеса для него пришлось сначала вырезать из дерева и затем отливать в песке по оттиску. На огороде. Доводить их потом напильником. И полировать… частично.
Получился даже паровозный свисток, который мог работать просто как сигнал готовности кипятка или как… паровозный свисток. Дернутый за шелковую веревочку он свистел такое похожее «ту-ту-у-у-у…».
Хороший металл серебро, пластичный, послушный. Одно удовольствие с ним работать.
На боку паровоза мелко, не сразу и разглядишь, отгравировал штихелями надпись на рецком наречии:
«Собственноручная работа кузнеца Саввы Кобчика для ольмюцкого короля Бисера XVIII».
Потом, когда я уеду на фронт, кучер отвезет этот мой подарок во дворец. С извинительным письмом, почему я не смог выполнить этот заказ раньше. Пора и честь знать. Все же больше полугода прошло с озвучивания этого желания королем.
Как же хорошо и спокойно быть простым кузнецом.
19
Тревожный гудок паровоза в ночи. Перестуки колес на стыках. Лес, пролетающий темной полосой за амбразурой. Луна, тускло пробивающая свой свет сквозь жемчужные облака.
Нам прицепили мощный грузовой паровоз впереди состава, так что мотоброневагон мог не расходовать ресурс своего двигателя. Сзади БеПо подпирал и подталкивал «черный» паровоз, тащивший короткий состав обеспечения. Собственно бронированный локомотив держали теплым, и только — тяги хватало. И глубокой ночью мы, надеюсь никому не видимые, вышли с глухой лесной ветки на окружную «железку», соскочили с той на трансконтинентальную магистраль и хорошим ходом пошли на восток.
ВОСО держало для нас литерный коридор. Поэтому разъезды и полустанки мы проскакивали со свистом. В прямом смысле этого слова — паровоз свистел, пробегая мимо.
Я лежал на жесткой кожаной кушетке в командирском тендере и пытался уснуть. Хотя бы подремать. Не получалось.
Домашнее прощание вышло несколько странным. Элика на глухом огемском хуторе если и не излечилась от баронского звездизма, то умело научилась его от меня скрывать. Даже язык местный подтянула. Нареканий от принимающей стороны на нее не было — работала по хозяйству она наравне со всеми и не ленилась. Особого отношения к себе не требовала.
Первым пунктом программы у меня был сын, с которым я немного поиграл, прежде чем его отправили спать. Он уже смешно ползал задом наперед, крепко цеплял меня своей крохотной смешной ладошкой за пальцы и счастливо улыбался беззубым ртом.
СЫН! Это просто невероятно. Такой маленький, а уже Кобчик.
Потом всю ночь была Элика с бравурным сексом и минорной удовлетворенностью.
— Ты только вернись к нам. Не дай себя убить. Мы любим тебя, — шмыгала она носом. — Ты же умеешь…
— Откуда?
— Я знаю… Ты из того мира, куда ушли наши боги… Значит, ты умеешь то, что умеют они. Так что останься живым, я тебя заклинаю.
