* * *
Наверху в доме было четыре помещения: туалет (по мнению Найта – запредельная роскошь), две спальни и еще одна тесная комнатушка.
Найт почесал затылок. Что за ерунда?
Кровать там не помещалась, и вообще каморка смахивала на телефонную будку, а не на нормальное обитаемое пространство. Вдобавок она оказалась набита всякой рухлядью – чемоданами, отслужившими свой век, истрепанными газетами, рамой от дамского велосипеда и вездесущими книгами. Кстати, книги занимали обе спальни и даже сортир, но, в отличие от гостиной, здесь они шаткими колоннами громоздились на полу, чтобы опять-таки высвободить стенное пространство под инфернальные кущи линий.
Найт тщетно пытался осмыслить, зачем он напал на вдову, – и не потому, что ударить леди было свыше его сил (да и не только леди, но и любую случайную девку, которая могла попасться ему под руку), но его озадачивала сама ярость нападения. Сперва его охватил не только гнев, саднящий, будто рана, но и неизъяснимый страх. Одного лишь орнамента на стенах для такого выпада было недостаточно. Линии, конечно, странные и вселяющие беспокойство, но не более того. Может, на него нашло помутнение, хотя на улице он чувствовал себя вполне сносно. Зато в доме ощущались некие миазмы, словно здешний воздух был загрязнен, несмотря на то, что жилище это было ничем не лучше и не хуже других домишек, где он бывал. Тут просто-напросто живет – или медленно умирает (смотря как на это посмотреть) – пожилая вдовушка, только и всего.
Между тем обшаривание верхних комнат принесло свои результаты. В главной спальне Найт обнаружил набор ювелирных украшений, в основном золотых, а среди них резной медальон, инкрустированный рубинами и алмазами. Попалась и жестяная коробочка. Найт вскрыл ее лезвием ножа и увидел банкноты на сотню с лишним фунтов, а еще колбаску золотых соверенов. Найт тотчас цапнул себе парочку монет и спрятал за подкладку. Он знал, что Фелдер собирался передать бо́льшую часть добычи Билли Хиллу, и не спорил с напарником, однако это вовсе не означало, что он уже лишился здравого смысла.
Быть может, Хилл, прикарманив подношение, вышвырнет их на улицу, а то еще и речью разразится в назидание, что подачками, мол, его расположение не купишь. Поэтому золотые соверены облегчат боль разрыва и обеспечат Найту подстраховку на тот случай, ежели он сам решит Фелдера кинуть.
А если Билли Хилл их примет, то оно и к добру: соверены станут заделом на пути к наживе покрупнее.
Найт уже распихивал добро по карманам, но внезапно застыл как вкопанный: он услышал чьи-то шаги. Вначале Найт решил, что это Фелдер, однако поступь была слишком уж легкой, да и Фелдер не стал бы бродить по чужому дому, не предупредив напарника. Найт повернулся и обомлел: он заметил худую детскую стопу, которая моментально скрылась из вида. Похоже, за ним наблюдал ребенок – и он боялся, что его поймают. Судя по всему, мальчик, хотя уловить движение удалось буквально краем глаза. Но где здесь могло укрываться дитя? В нижних комнатах спрятаться негде, а второй этаж Найт прочесал досконально. Или мальчишка затаился среди хлама в чуланчике? Теоретически это возможно, но маловероятно, если он только не постарался затаиться в укрытии из книг, чемоданов и ящиков.
И Найта осенило: подвал. Они проверили дверь – она оказалась заперта, хотя ключа они не обнаружили. Наверняка мальчишка засек их, когда они входили в дом, и в страхе соскользнул в подвал, заперев за собой дверь. Да, именно так. Иного объяснения и быть не может. Значит, мальчонка исхитрился пробраться незамеченным мимо Фелдера и подняться наверх, хотя странно, отчего он не выскочил из дома и не побежал за помощью.
Хотя кто разберет мыслительный процесс испуганного ребятенка?
Найт мысленно уже гнался за парнишкой. Распахнув дверь спальни, он ступил на площадку второго этажа и растерянно замер.
Дом был, мягко говоря, не совсем тот. На площадке было не слишком темно, и Найт понял, что диковинный настенный орнамент исчез. Найт уставился на блеклые лоскутья обоев, которые лепились к голой штукатурке, – какие-то они были похоронные, с траурными лилиями, тянущимися к Найту своими щупальцами-листьями. Нет ни чернильных линий, ни точек с инициалами. Правда, на полу по-прежнему стояли горящие свечи. Найт сглотнул. Кажется, дом изрядно увеличился в размерах. Найт насчитал по крайней мере восемь дверей в непомерно растянутом, широком коридоре, упертом в пролет лестницы. Одна из дверей, примерно на полпути справа, сейчас на глазах плавно закрывалась.
– Фелдер! – сорвавшимся голосом окликнул Найт. – Фелдер, ты меня слышишь?
Ответа не последовало.
Найт, нервно озираясь, сунул руку в карман и опять вынул нож – японский, его гордость и краса, одна из немногих вещиц, которые он прихватил из своей родной Ирландии, когда перебирался в Англию. Ножик свой Найт холил и лелеял, а потому ему вообще не хотелось лишний раз пускать в ход острое гладкое лезвие (разумеется, фокус со шкатулкой не оставил на самурайской стали ни царапинки, но уж очень Найт берег свое сокровище). А когда он держал его в руке, то сразу чувствовал себя увереннее – и это ему сейчас, конечно, бы не помешало.
Ум метался: почему он вошел в одну комнату, а вышел из совсем другой?
– Фелдер!
Теперь его вопль возымел некоторый отклик, хотя и странный – что-то вроде детского хихиканья, прерванного осторожным «ш-ш-ш». Получается, ребенок не один. Детишек как минимум двое.
Найт осторожно двинулся по площадке, трогая по дороге двери. Они оказались заперты, кроме той, что посредине справа – она была приотворена. По мере приближения к ней Найт услышал легкую поступь, как будто бежали в глубь помещения. Звуку шагов вторило легчайшее эхо, словно комната была нескончаемо длинной и с высоченным потолком.
Найт застыл перед дверью. Набравшись храбрости, толкнул створку. Дверь распахнулась. Напротив Найта оказалась стена с большими окнами, хотя разглядеть, куда они выходят, не давала светомаскировка. А внизу тянулся ряд детских кроваток, на которых никто не лежал. Найт переступил порог и заметил второй ряд коек, которые расположились вдоль стены. Единственным источником света был тусклый ночник, стоящий на тумбочке возле двери. Найл насчитал двенадцать коек, хотя, если честно, их было гораздо больше – он понял это, когда глаза привыкли к полумраку. Габариты комнаты оказалось трудно вообразить.
Потолок здесь был высоченным, ясно было лишь то, что он гораздо выше, чем на лестничной площадке.
Однако внимание Найта привлекли именно окна. Да, за ними ничего не просматривалось, но это означало, что светомаскировка висит снаружи. Найт приблизился к ним, стиснув в кулаке рукоятку ножа. Поглядел на свое призрачное, размытое отражение и притронулся к стеклу. Пальцы ощутили мертвенный холод, хотя в комнате было тепло. Найт оцепенел. Созерцая свое отражение и чувствуя ледяные иглы в подушечках пальцев, он понял, что тьма за окнами вызвана не драпировкой и даже не естественным мраком, но каким-то воплощенным небытием. Наверное, звезды с ночного неба стерлись, а дом плавал в пустоте. Смутно-гнетущее ощущение безбрежного одиночества овладело Найтом. То была протяжная тоска безнадежности столь глубокой, что конец ей могло положить только забвение. Словно под гипнозом открывшегося ему вакуума, Найт осознал, что он бессилен. Он безучастно смотрел на свое отражение, а пустота неторопливо и методично высасывала его нутро, но Найт не мог пошевелиться.
