Свой день он считал прожитым зря, если бывал вынужден выложить сумму бî`льшую, чем половина реальной стоимости того или иного экземпляра.
Моменты пробуждения у него затмевались обложками и страницами, и они же ночами бороздили его сны.
Специализировался Мэггз на том, что уклончиво именуется словечком «эзотерика» – термин, способный вмещать в себя все, от эротики до оккультизма. Существом он был, можно сказать, бесполым, поэтому первое его не интересовало, и при этом ярым атеистом, а значит, последнее его не страшило. Вообще покупателей он считал людьми в чем-то испорченными и старался особо с ними не якшаться. Если провести разделительную черту, то ценители порнографии, которые соглашались почти на любую цену той или иной книжонки, хотя и были для Мэггза душевно нечистоплотными, – не шли ни в какое сравнение с оккультистами. По мнению Мэггза, оккультисты с трудом укладывались в какие-либо рамки этого бренного мира и были напрочь лишены человеческих качеств (хотя и он не мог ими похвастать).
Разумеется, среди них попадались и выдающиеся персонажи, поскольку ряды оккультистов насчитывали и таких, для кого деньги ничего не значили: все, что нужно, у них уже было. Но, к сожалению, они имели обыкновение выискивать уникальные экземпляры, к примеру, частные издания, а то и выцветшие рукописи. Вдобавок некоторые из книг в перечне их пожеланий за истекшие века погибли в огне от рук клириков и теперь существовали лишь в виде продымленной молвы – и не более.
Но иногда Мэггзу везло, хотя удача давалось ему исключительно за счет цепкости и упорства. За последние годы он дважды выкапывал доподлинные бриллианты оккультизма из обычных, казалось бы, коллекций. Родственники покойных (а бывало, и сами покойные, учитывая одиночный характер тех находок) совершенно не сознавали уникальности своих пыльных, потрепанных книжек, о которых шла речь.
Порой Мэггз получал наводки через сеть мелких информаторов – мол, там-то и там-то в собраниях определенных коллекционеров (библиофилы почти поголовно были мужчины) хранится редкое по своей ценности издание. Владельцы подобных шедевров даже не попадали в поле зрения «мировой общественности», поскольку жизнь их была тихой и вроде бы ничем не примечательной.
Однако Мэггз держал и перечень своей частной клиентуры, чтобы с уходом этих лиц в мир иной можно было выкупить проданные им при жизни книги обратно, из расчета пенни за фунт.
Букинистическая коллекция одного такого заказчика – покойного Сэндтона из Хайбери, выражавшего интерес к иллюстрированным изданиям восемнадцатого-девятнадцатого века Среднего Востока, изобилующим флоральными орнаментами с уклоном в легкую эротику, – теперь стояла в коробках на полу скромной меблирашки Мэггза. Кое-какие из книг он в свое время продал Сэндтону лично и сейчас принимал все собрание у себя – как старых дебиторов с просроченными векселями в карманах. Другие книги были ему знакомы меньше, но он, основываясь на знании схожих фолиантов, мог вполне четко оценить их стоимость. Правда, сынок Сэндтона дураком не был, и Мэггзу пришлось выложить за изрядную часть коллекции больше, чем хотелось бы, хотя он понимал, что все равно не прогадает.
Сейчас Мэггз взыскательно оглядывал каждый экземпляр, изучая помятости и потертости, проверяя корешки и края. Над любым из сравнительно недавних пятен он укоризненно покачивал головой.
Сэндтон был одним из самых бережливых клиентов, но на нескольких томах были следы небрежного обращения. Наверняка это негодяй Сэндтон-младший!
Мэггз засиделся за полночь и лишь когда взялся перепаковывать книги, то вдруг обнаружил в одной из коробок небольшой фолиант, завернутый в тонкую ткань. Ничего себе! В момент переговоров со Сэндтоном-младшим он точно ничего от него не получал и уж безусловно не отдавал за это деньги. Привезенные в Хайбери коробки для транспортировки книг были пусты, а загружал их Мэггз лично, чтобы случайно ничего не испортить. Сложно представить, чтобы в партию затесался неучтенный «кирпичик», если только его не подложил Сэндтон-младший – но зачем и как он это проделал, спрашивается? Мэггз терялся в догадках. Молодой брюзга держал дистанцию, относясь ко всему процессу как к обузе, за которую он вдобавок выручает лишь мелкую сумму, и почти неприкрыто выражал свою неприязнь к назойливому книжному старьевщику.
Мэггз аккуратно развернул ткань. Он увидел переплет из коричневой кожи (в неплохой сохранности, хотя и явно старинный), а еще – необычную застежку, состоящую из пары концентрических колец темного серебра с выбитыми на них странными символами. Кроме того, каждое колечко можно было отдельно вращать. Мэггз вытащил лупу из ящика письменного стола и принялся рассматривать фолиант. Затем он взял с этажерки энциклопедию, нашел в ней искомую статью и возвратился к столу.
Итак, знаки были арабскими числительными, а буквы – из какого-то восточного алфавита, по всей вероятности, персидского или урду. Перед Мэггзом было не что иное, как древний кодовый замок. С такой находкой он прежде никогда не сталкивался! Несколько минут он экспериментировал с кольцами, но безуспешно, и в итоге сдался. Пусть подождет до утра. Однако он уже сгорал от любопытства. Мелькнула мысль, не возвратить ли реликвию Сэндтону-младшему, но, поразмыслив, он отказался от этой идеи. Нудные, желчные переговоры о покупке книг до сих пор вызывали у него раздражение. Будь Мэггз человеком верующим, он бы, возможно, счел фолиант даром Божьим – некоей компенсацией за недополученную прибыль. Книгу он прихватил в спальню и положил на прикроватный столик. Она была последним предметом, на который он посмотрел перед тем, как выключил свет.
В своих ночных грезах Мэггз трудился над замком. Во сне он постоянно шевелил пальцами – пробовал, поворачивал.
Когда на прикроватном столике раздался щелчок, то еле слышный звук не потревожил его сна.
* * *
Проснулся Мэггз поздновато, с ощущением безотчетной тревожности. На кожаный том он едва взглянул: надо было делать деньги. Мэггз исподлобья оглядел небо: дождя вроде бы не намечается. Торопливо одевшись и сжевав ломоть хлеба с маслом, Мэггз поставил на тележку две коробки с наиболее ценными экземплярами из коллекции Сэндтона и двинулся на выход.
Промысел Мэггза охватывал в основном книжные лавки вдоль Чаринг-Кросс-Роуд, где располагались бесчисленные букинистические лавки. Дела с владельцами магазинчиков шли по заведенному распорядку. Свои товарные запасы Мэггз загодя распределял, намечая, какие именно книги подойдут тому или иному торговцу, а затем раз в неделю наносил всем визиты: этому – в понедельник, тем двум – во вторник, а тому – в среду. А в конце недели он затихал: сундуки букинистов могли быть уже выпотрошены вездесущей книжной плотвой, и подбить сидельца на хорошую цену становилось затруднительно.
Однако Мэггз не чурался предложить по пятницам кому-нибудь выпить – эдак перед закрытием лавки и за дружеской беседой наживить на крючок как потенциального клиента.
Хотя сидельцы были не слишком-то общительны. Мэггза и ему подобных они воспринимали как обузу в своем ремесле и демонстрировали это всем своим видом. Кое-кто считающий себя «господином от книготорговли» и к себе-то подпускал его ровно настолько, чтобы он скинул на ознакомление пачку томиков и катил себе дальше подобру-поздорову. Конечно, с деньгами расставались с показной неохотой, как будто вовсе и не Мэггз привез им интересные экземпляры, от которых у них иной раз слюнки текли. А еще хорохорились, дескать, именно они делают ему, Мэггзу, одолжение, потому что его улов берут! А ведь платили они Мэггзу сущие гроши! Поэтому Мэззг предпочитал таких, как он сам. Гораздо приятнее общаться с настоящими ребятами! Вот они-то не боятся рыться в грязи, вынюхивая сокровища со всей грубоватой энергичностью свиней, выискивающих во французских лесах трюфели.
