И, повторяю, отраженные зайчики света на линзах его очков в черной же оправе прятали от меня его глаза.
Слева от Куэйла в красном кожаном кресле сидел еще один человек, разменявший третий десяток лет. Одет аристократично, но туфли, хотя и начищенные, – с истрепанными подметками, а костюм уже с годок как вышел из моды. Тем не менее юноша вдел в петлицу гвоздику. Получается, парень не без гроша, но денег все равно в обрез: хватает на чистку обуви, но свободно купить новую пару средства не позволяют. Если честно, симпатией я к нему не проникся: глаза с какой-то тягучей сонной поволокой – не поймешь, что на уме, а подбородок уперт практически в шею. Никогда не доверяй человеку, который, находясь в одной комнате с двумя, доводит число подбородков до трех.
– Милости прошу, мистер Сотер, – с вальяжной радушностью приветствовал меня Куэйл. – Позвольте вам представить: Себастьян Форбс. Его дядя, Лайонел Молдинг, – один из моих клиентов.
Форбс поднялся и протянул мне руку. Пожатие оказалось крепче, чем я ожидал, хотя он, вероятно, просто вложил в него чуть большее усилие.
– Очень рад познакомиться, мистер Сотер, – вымолвил он в свойственной подобным субъектам манере, которым приветствие всегда кажется чересчур длинным и потому лучше бы через него перескочить.
– Аналогично, сэр, – коротко ответил я.
– Мистер Куйэл рассказывал, что вы поспособствовали разрешению недавнего конфликта.
– Это был мой долг. Зачем преувеличивать.
– В каком полку изволили служить?
– В сорок седьмой дивизии.
– Вот они – истинные лондонцы! Стойкие парни. Артуа, Фестюбер, Лис, Сомма
[46].
– Вы тоже воевали, сэр?
– К сожалению, нет. Моя осведомленность основывается исключительно на чтении. Для призыва, увы, оказался слишком молод.
Одного взгляда на этого ферта мне хватило, чтобы определить: из ребят, которые вместе со мной воевали, многие и сейчас, будь они живы, были б моложе его. Но я промолчал. Если он изыскал способ избежать той кровавой бойни, то впору ему позавидовать. Я сквозь нее прошел, а если б знал, что мне предстоит пережить, то драпал бы без оглядки. Дезертировал бы к чертовой матери: пусть сами рвутся в клочья, кому охота.
– Значит, вы, ребята, рубились при Хайвуде? – продолжал любопытствовать Форбс.
– Да, – ответил я.
– Ну и мясорубка была.
– Ага, – снова кивнул я.
– После этого Бартера
[47] сняли с командования?
– Да, сэр. За немотивированные потери личного состава.
– Болван был, каких поискать. Конченый.
– Не такой конченый, как Палтни
[48].
– Бросьте! Сэр Уильям – прекрасный солдат.
– Сэр Уильям – упертый тупица, обрекший на смерть тысячи людей, которым бы жить да жить.
– Смею заметить, что леди Джесси Арнотт была подругой моей покойной матери.
Арнотты. Мне смутно вспомнилось, что Палтни вроде бы сыграл свадьбу с одной из женщин данного семейства. Где же я об этом читал? Наверное, в светской хронике. Точно. И поэтому испортил себе аппетит перед завтраком.
Пока разлад не успел усугубиться, Куэйл сухо кашлянул.
– Прошу вас, присаживайтесь, мистер Сотер. И вы, мистер Форбс.
– Я требую извинений, – уперся ферт.
– На каком, простите, основании? – учтиво поинтересовался Куэйл.
– Мистер Сотер оскорбил героя Британской короны и друга моей матушки.
– Мистер Сотер всего лишь выразил свое мнение. Мы же джентльмены и поймем друг друга, не так ли? Я уверен, мистер Сотер вовсе не хотел задеть вашу мать. Верно, мистер Сотер?
Куэйл явно намекал, что с моей стороны было бы благоразумно сделать жест примирения. Понятно, я мог им и манкировать, но я отчаянно нуждался в работе. Правда, я не суетился. А ведь мне пришлось туго, да и на каждой улице маячил свой ветеран – и не один – на каталке или с пришпиленной к бедру пустой штаниной, чтобы повидней было отсутствие конечности. Или же он стоял на углу с кружкой для подаяний в левой руке, причем опять-таки пустой рукав правой вольно болтался на ветру.
Чего я никак не мог понять, так это ненависти к бывшим солдатам со стороны штатских. Похоже, они хотели, чтобы мы в одночасье исчезли. Парады канули в Лету, как и поцелуи в щечку с букетиками незабудок. Бывшие вояки, спасители отчизны, превратились в нищих попрошаек – а кто их любит?.. Быть может, своим присутствием мы заставляем тех, кто не попал на фронт, чувствовать свою вину. Они бы предпочли, чтобы нас засосала трясина и мы остались лежать вдали от Англии в местах, которые мы до своей гибели и выговаривать толком не научились.
– Прошу извинить, если у меня невольно что-нибудь вырвалось, – произнес я. – Я не хотел никого обидеть.
– Ладно вам! – великодушно отмахнулся Форбс. – Эмоции есть эмоции, куда без них.
Он плюхнулся в кресло, я тоже сел. Куэйл, довольный своим судейством в нашей схватке, повел разговор по существу.
– Мистер Форбс обеспокоен насчет своего дяди, – сказал Куэйл. – Он пропал несколько дней тому назад. Кроме того, он не оставил сведений о своем возможном месте пребывания.
– А если он уехал в отпуск? – предположил я.
– Мой дядя не имеет склонности к путешествиям, – возразил его племянник. – Ему нравится привычная среда обитания, и он редко покидает пределы собственных владений. – Форбс умолк и о чем-то задумался. – Как-то раз он, помнится, съездил в Богнор – знаете, в этот курортный городок в Западном Суссексе, но ему не понравилось.
– Да уж! – с высокомерным пренебрежением поморщился Куэйл.
– Если вы переживаете о его безопасности, то почему бы вам не связаться с полицией? – осведомился я.
Куэйл дугой изогнул бровь, чего я, собственно, и ожидал. Как и многие адвокаты, к полиции он относился как к некоей обузе, которая стопорит его деятельность. Пользу в ней он усматривал лишь в том случае, когда был заведомо уверен, что «бобби» могут быть ему чем-то полезны. А когда полиция выказывала признаки самостоятельности, он сразу же приходил в беспокойство, поскольку не имел стопроцентной уверенности в том, на чью мельницу она станет лить воду.
В общем, с полисменами Куэйл контактировал только в момент самой крайней необходимости.
– Мистер Молдинг любит приватность, – пояснил Куэйл. – Он может не одобрить, если мы позволим полиции совать нос в его дела.
