И тут в кабинете Сондерса разразился скандал. Крики Резника разносились по коридорам новой пристройки, и все взгляды были направлены на кабинет старшего инспектора, где за стеклянной перегородкой красный от злости Резник колотил по столу Сондерса кулаком. Краем глаза инспектор заметил, что Фуллер, Эндрюс и остальные уставились на него. Тогда он распахнул дверь кабинета и заорал на них:
– Что пялитесь? Больше нечем заняться?
Все в пристройке вдруг страшно засуетились: секретари зашуршали бумагами, машинистки застучали по клавишам, оперативники стали экстренно куда-то звонить. Все, за исключением Фуллера, который добрые пять секунд не отводил глаз под разъяренным взглядом Резника.
– А знаешь что? – проговорил Эндрюс, видя, как злорадствует Фуллер. – Ты хуже, чем он. Он ведет себя как полное дерьмо, но не нарочно – в отличие от тебя.
Вернувшись в кабинет старшего инспектора, Резник двумя руками оперся о письменный стол, нагнулся и гневно воззрился на Сондерса. Тот глянул в свой рабочий блокнот и постучал по бумаге кончиком остро заточенного карандаша.
– Я отменил прослушивание телефонной линии вдовы Роулинса несколько дней назад, когда узнал о том, что оно ведется. Вы ведь не обращались за разрешением ни ко мне, ни к кому-то еще из руководства, а это означает, что прослушивание велось незаконно. Я уже не говорю о том, сколько пришлось заплатить за то, чтобы сотрудник сидел и днем и ночью записывал номера всех входящих и исходящих звонков. Наружное наблюдение я снял примерно по тем же причинам. Я не могу держать перед домом Роулинса целых двух полицейских сутками напролет, пока убийца Боксера разгуливает на свободе.
– Почему вы не сказали мне, что сняли прослушку? – спросил Резник, пытаясь сдерживаться. – Ведь Долли Роулинс может оказаться той самой женщиной, которая звонила Боксеру Дэвису и которая настучала на Карлоса Морено. Это была женщина, сэр. В тот вечер, когда Боксера сбили машиной, ему звонила женщина, причем звонила дважды. Вы должны были мне сообщить.
Сондерс не поверил своим ушам:
– И как я должен был это сделать? Джордж, вы хотя бы догадываетесь, сколько раз мне приходилось искать вас, искать безрезультатно, потому что никто не знал, где вы? Копию своего распоряжения я оставил у вас на столе. Если вы не удосужились его прочитать, вините себя, а не меня.
– Я так близок, сэр.
– Близок к чему? – спросил Сондерс.
Резник глубоко вдохнул: он понимал, что нельзя срываться. Один раз он уже дал волю чувствам; Сондерс не спустит ему еще одной вспышки. Они столько лет знают друг друга…
Сондерс отложил карандаш, подался вперед и вынес старому другу приговор:
– Дело Роулинса закрыто, Джордж. Вы и ваши подчиненные будете помогать в расследовании ограбления ювелирного магазина. Там есть несколько сильных версий, а людей не хватает.
– О нет, пожалуйста, дайте мне хотя бы еще две недели. За это время я что-нибудь найду, – взмолился Резник и поспешил выложить Сондерсу все, что имел: – Мы знаем, что был четвертый человек, и я почти нашел его. А когда поиски завершатся, я раскрою разом четыре дела. Он связан со всеми четырьмя ограблениями, я уверен. Ведь Роулинс связан с ними, а значит, и четвертый человек тоже.
– И кто же это, по-твоему? – поинтересовался Сондерс.
– Я так близок к разгадке. Дайте мне еще чуть-чуть времени. Четвертый человек и та женщина, которая всем звонила… они – ключ к разгадке этой тайны.
– Я думал, что ключ – это Фран. На прошлой неделе ключом был Боксер Дэвис. Еще неделей ранее это был Лен Галливер. – Сондерс качнул головой. С него хватит, больше он не уступит. – У меня приказ сверху, Джордж. Дело закрыто.
– Ты кладешь на меня хрен! – выпалил Резник, позабыв о субординации.
Сондерс разломил карандаш пополам и выговорил сквозь стиснутые зубы:
– Да как, черт побери, ты смеешь?! Дело Роулинса тебе дали, потому что я настоял. Кроме меня, все считали, что такое задание тебе не по зубам, но я боролся за тебя, и ты его получил. Получил дело, которым хотел вернуть себе имя и завершить карьеру. Но все, что ты нашел, – это тупики, Джордж. Ни одной серьезной улики, ни одного свидетеля. У меня связаны руки.
От отчаяния, к которому примешивался стыд, Резник опустил голову. Он достаточно хорошо знал систему, чтобы видеть правоту Сондерса, и все равно кипел возмущением.
– Я прекрасно знаю, что с тобой сделал этот подонок Роулинс, – продолжал Сондерс, – но пора бы уже справиться с личными переживаниями. Оставь их в прошлом, Джордж, и двигайся дальше к…
Резник не дал ему закончить:
– С какими такими личными переживаниями?
– Ты отлично меня понял.
Резник наклонился над столом и опять грохнул по нему кулаком со всей силы:
– Роулинс – злостный преступник, и…
– Роулинс мертв! – крикнул Сондерс, чем поверг Резника в шок. – Эндрюс рассказал мне о том, что было на квартире у Фран. Он рассказал мне о портрете Гарри Роулинса. Ты ошибался, раз в конце концов толстуха назвала имя Тони Фишера. Мне очень неприятно это говорить, Джордж, но ты становишься одержимым. Тебе нужно признать простой факт: Роулинс мертв и лежит на кладбище.
Резник открыл было рот, но Сондерс поднял ладонь, не желая больше ничего слушать:
– Если ты не хочешь заниматься ювелирным магазином, то, может, возьмешь небольшой отпуск? Старший суперинтендант подпишет увольнительную.
Резник всматривался в лицо Сондерса:
– Такое впечатление, что тебе это известно наверняка. Ты уже спрашивал его об этом, да? – В запале он не обращал внимания на печальный взгляд Сондерса. – Думаю, мой перевод он тоже одобрил, так, на всякий случай, да?
– Он согласовал твой перевод несколько месяцев назад, Джордж. Я делаю невозможное, чтобы удержать тебя здесь, в нашем участке, при деле, которое тебя интересует и которое ты был мастер распутывать.
– Был? – Это короткое слово пронзило сердце Резника словно нож. – Тогда я полагаю, нет смысла спрашивать, знаком ли старший суперинтендант с моим заявлением о повышении?
Сондерс предпочел обойти последний вопрос Резника молчанием. Он излишне долго распространялся о том, какой хороший офицер Джордж, как высоки его шансы на повышение и как хорошо было бы, если бы с повышением совпал перевод в более спокойный участок, где инспектор сможет без проблем дослужить до пенсии. В конце разговора Сондерс отметил, что по справедливости, конечно же, Резнику следует оставаться там, где он есть.
– Так почему я не останусь? – воскликнул Резник.
– Да из-за этого проклятого дела Роулинса, Джордж! Это твое личное…
– Тут нет ничего личного! Он преступник, вот и все.
– Мертвый преступник, – отрезал Сондерс.
– Мертвый или нет, все равно он замешан в десятках нераскрытых краж, и мне вот столечко осталось до того, чтобы раскрыть их все! И ты, и я, и целый чертов участок знает, что я пашу как лошадь не из-за Гарри Роулинса. Да, ты прав, поначалу я переживал А как было не переживать? Но теперь это позади. Теперь я просто хорошо делаю свою работу. Я хочу найти его тетради, хочу найти четвертого человека и хочу найти ту женщину, которая всем звонила. Потому что только так мы вычистим Лондон! И к вашему сведению, сэр, – подчеркнуто вежливо произнес Резник, – знающие люди, те, кто в курсе всего происходящего, вовсе не считают Роулинса погибшим.
