Уместно было предположить, что век чудес в георгианской Англии миновал. И все же в тот самый миг, когда миссис Гроклтон распекала мужа за неверие в Лимингтон, то есть в одиннадцать часов того весеннего утра, в нескольких милях от поместья Бьюли совершалось своего рода чудо. Оно происходило в шумном месте на реке Бьюли, известном как Баклерс-Хард.
Там, в лучах яркого утреннего солнца, человек превратился в невидимку.
Баклерс-Хард – прибрежную дорогу на склоне, на которую вытаскивали лодки, называли хардом – был прелестным уголком. Там, где река поворачивала на запад, ее широкие берега представляли собой пологие склоны длиной почти двести ярдов. Находившееся в паре миль вниз по течению от старого аббатства и на таком же расстоянии по течению вверх от Солента, это было спокойное место, укрытое от господствующих морских ветров. Когда-то давным-давно, во времена монахов, взбешенный приор с клешнеобразными руками чуть не подрался с какими-то рыбаками на расположенном чуть выше речном повороте. Но его вопли были в числе немногих возмущений, нарушавших привычный покой защищенной излучины и камышовых болот напротив. Аббатство распустили, монахи его покинули; Армада, Гражданская война, Кромвель, веселый монарх – все пришло и ушло, но никто не тронул мирного местечка. До момента, наступившего лет семьдесят назад.
Причиной был сахар.
Из всех возможностей разбогатеть в XVIII веке ничто не могло сравниться с состояниями, которые сколачивали на сахаре. В парламенте существовало влиятельное лобби торговцев сахаром. Богатейший в Англии человек, который приобрел замечательное поместье западнее Сарума, унаследовал состояние, нажитое на сахаре. Моранты, купившие Брокенхерст и другие поместья Нью-Фореста, тоже принадлежали к династии торговцев сахаром.
Вследствие брачных союзов земли старого аббатства Бьюли перешли от Ризли к семейству Монтегю, а герцог Монтегю был, как многие выдающиеся английские аристократы XVIII века, предпринимателем. Хотя разоренное аббатство было не тем местом, где он проводил много времени, герцог знал, что двойные приливы Солента, распространяющиеся вверх по реке Бьюли, делают ее подходящей для навигации, а он по-прежнему владел всеми правами старого аббатства на реку. «Если корона пожалует мне хартию, которая позволит основать колонию в Вест-Индии, – решил он, – то я не только обустрою сахарную плантацию, но и смогу доставлять сахар в собственный порт в Бьюли». Хотя берега реки были большей частью заболоченными, на защищенной излучине они становились галечными, идеальными для строительства. Вскоре был готов план сооружения небольшой, но превосходной гавани. «Мы назовем ее Монтегю-Таун», – заявил герцог.
Увы, дальше планов дело не пошло. В Вест-Индию была отправлена частная флотилия с колонистами, скотом, даже сборными домами. Это обошлось герцогу в десять тысяч фунтов. Колония образовалась, но французский король всех вышвырнул вон. Поделать было нечего. На месте будущего Монтегю-Тауна расчистили и разровняли берега, наметили главную улицу, спускавшуюся к реке, но тем строительство и ограничилось. На двадцать лет участок снова погрузился в тишину.
Но он был готов к коммерческому использованию, и в середине столетия, при активном участии герцога, ему нашлось применение.
Британская империя росла. Конфликтов с соперниками – Францией и Испанией – было не избежать. Британская армия в счет не шла, но флот правил морями; таким образом, при каждой угрозе конфликта приходилось строить новые корабли, и теперь очень часто строительство корпусов отдавали частным подрядчикам. Расчищенный участок на реке Бьюли был идеальным для этого местом. Рядом находился принадлежащий королю Нью-Форест, откуда можно было брать строевой лес; для постройки торговых судов во всех окрестных поместьях имелись дубовые рощи. Кузни, созданные у озера Соли там, где раньше ловили рыбу обитатели монастыря, давали все необходимое железо. Баклерс-Хард превращался в судостроительную верфь.
Она была небольшой, но оживленной. Потребность в новых торговых судах существовала всегда. Кораблестроение имело взрывной характер, активизируясь всякий раз, когда где-то возникал конфликт: европейский династический раздор, затрагивающий колонии; Война за независимость в Америке, а ныне, после опасной Французской революции, создавшей угрозу для всех устоявшихся европейских монархий, Британия вновь оказалась в состоянии войны с Францией.
По обе стороны широкой, поросшей травой улицы, спускавшейся к воде, тянулись ряды домов из красного кирпича. За ними шли небольшие огороды, а дальше – отдельно стоящие коттеджи и сараи. У края воды были построены под углом к берегу пять стапелей для строительства кораблей. В конце центральной улицы и повсюду вокруг громоздились штабеля строительного леса всех форм и размеров. Рабочие, трудившиеся на строительстве кораблей, были расквартированы в основном в миле-другой от верфи либо в самой деревне Бьюли, либо на западной окраине поместья Монтегю в новом, беспорядочно построенном селении, известном как Бьюли-Рейлс. В самом Баклерс-Харде находились дом строительного подрядчика, кузня, склад, два небольших постоялых двора, сапожная мастерская и дома для старших корабелов.
Тем ясным весенним утром за работу взялись спозаранку. Кузня бодро курилась дымом. Мистер Генри Адамс, владелец предприятия восьмидесяти лет, но все еще возглавляющий верфь, только что вышел из дома подрядчика с двумя сыновьями. Корабелы трудились на берегу; люди переносили лесоматериалы, перед постоялым двором «Шип инн» стояла телега.
Но когда из Бьюли-Рейлс появился Пакл, опоздавший на работу на несколько часов, никто его не заметил. Пильщики посмотрели на него, но не увидели. Женщины у деревенской водокачки – тоже. Сапожник, трактирщики, грузчики, корабелы – да что там, даже старый мистер Адамс, с глазами как буравчики, и его зоркие сыновья – никто из этих славных и достойных людей не увидел прошедшего мимо них Пакла. Он был совершенно невидим.
Чудо усугублялось тем фактом, что к тому времени, когда он ступил на строящееся судно, на верфи не было ни единого человека, который бы не поклялся, спроси его кто, что Абрахам Пакл провел там все утро.
– Это лучший, Фанни, – похвалил преподобный Уильям Гилпин, и наследница поместья Альбионов, пряча рисунок обратно в папку, довольно улыбнулась, потому что думала так же.
Они сидели у окна библиотеки в доме священника – большом георгианском здании, напротив входной двери которого рос высокий бук.
Болдрский священник был красивым пожилым человеком, немного дородным, но крепко сложенным. Он и наследница Альбион-Хауса очень любили друг друга. Основания любить известного священника слишком очевидны и не нуждаются в объяснении. А вот преподобный Гилпин любил Фанни, которую лично крестил, по многим причинам: она отличалась добротой и заботливостью, была энергичной, смышленой и действительно хорошо рисовала. Ему нравилось ее общество. У нее были белокурые волосы с рыжеватым оттенком, глаза – поразительно голубые, цвет лица – превосходный. Если бы он, допустим, был лет на тридцать моложе и не состоял в счастливом браке, то – он честно признавался, по крайней мере себе, – попытался бы посвататься к Фанни Альбион.
