На ее рисунке был изображен Нью-Форест с видом через пустошь Бьюли за Оукли вплоть до далекого острова Уайт и подернутого дымкой моря. Рисунок действительно заслуживал восхищения: слегка неровную местность она благоразумно приподняла в одном месте, добавила одинокий корявый дуб, а стоявшую по соседству небольшую кирпичную печь для обжига вполне разумно удалила. Пустошь и лес обладали обузданной, но естественной дикостью, море выглядело приятно загадочным. Рисунок был живописен, и это являлось высшей похвалой в устах священника.
Если преподобный Уильям Гилпин во что-то – земное то есть – и верил, то это была живописность
[18]. Его опубликованные «Наблюдения», написанные на эту тему, принесли ему славу и вызвали немало восторгов. В поисках живописного он исколесил всю Европу – повидал горы Швейцарии, долины Италии, реки Франции – и нашел его. В Англии, заверял он читателей, есть исключительно живописные места. Лучшим являлся Озерный край, или Лейк-Дистрикт, на севере, но было и много других. И читатели проявили готовность познакомиться с ними.
Георгианская эпоха – это век порядка. Грандиозные классические загородные особняки аристократии, законодательницы вкусов, продемонстрировали торжество человека разумного над природой; просторные парки, творения Умелого Брауна
[19], с широкими газонами и аккуратно рассаженными деревьями показали, как может человек – хотя бы достаточно состоятельный – укротить природу и придать ей изящность. Но по мере того как продолжался Век разума, люди нашли его диктат чуть излишне суровым, а навязываемые формы – чересчур упорядоченными; им захотелось большего разнообразия. Поэтому преемник Брауна, гениальный Рептон, стал добавлять к паркам Брауна цветочные сады и милые глазу аллеи. В естественной сельской местности люди разглядели не опасный хаос, а благотворную десницу Бога. Вскоре, как предписал Гилпин, они начали выходить в поисках живописного за пределы парков.
Преподобному Гилпину было совершенно ясно, как распознать живописное. Все дело в выборе. Долина Эйвона, плоская и возделанная, его не влекла. По тем же причинам склоны острова Уайт, хотя и восхитительные при взгляде издали, когда казались голубоватой массой, при близком рассмотрении оказывались совершенно невыносимыми. Открытую пустошь, пусть и дикую, он находил скучной, но там, где имелся контраст между ней и лесом, возвышенностью и низиной, – короче говоря, там, где Всемогущий продемонстрировал мудрость в приложении Своей десницы, – преподобный Уильям Гилпин мог улыбнуться ученице и низким, звучным голосом сказать: «Вот это живописно, Фанни».
Но как бы его ни порадовал рисунок, только что показанный Фанни, это было ничто по сравнению с волнением, которое он испытал, когда она, отложив свою работу, пару секунд задумчиво смотрела в окно, а затем спросила:
– Вам никогда не приходило в голову, чтобы мы построили в Альбион-Хаусе руины?
Ибо если существовало какое-то Божье творение, которое мистер Гилпин любил больше сельской местности, то это были руины.
В Англии их встречалось множество. Имелись, конечно, замки, но гораздо лучше, благодаря разрыву с Римом, которому наследовала Англиканская церковь мистера Гилпина, были разрушенные аббатства и монастыри. Рядом с Нью-Форестом находились Ромси и Крайстчерч, а недалеко от Саутгемптона – небольшое цистерцианское аббатство Нетли, прибрежные развалины которого, безусловно, квалифицировались как живописные. И разумеется, аббатство Бьюли, руины которого, несмотря на двухвековое расхищение камня, еще оставались внушительными.
Руины были частью естественного пейзажа: они как бы вырастали из почвы – места спокойного размышления, таинственные, но безопасные. Исключительно живописные. Человек, владевший руинами, владел их древностью. Время совместно с природой преобразовало постройки этих невидимых предков, и владелец наследовал результат. Предки умиротворялись; время, смерть, разложение – даже эти былые враги становились частью его поместья. Такой хозяин часто выстраивал рядом собственный особняк. Таким образом, представители английской аристократии конца эпохи Просвещения могли воссоздать в своих садах, как солнечные часы, даже хаос и тьму кромешную
[20].
А если по соседству случайно не оказывалось руин, то в век, когда с приличными деньгами удавалось добиться чего угодно, их можно было построить!
Одни ценили античные развалины, как если бы их классические дома и впрямь стояли на месте каких-нибудь дворцов времен Римской империи. Другие предпочитали готику, как называли подражание Средневековью, в которой чарующе отражалась любовь к готическим романам ужасов, как раз тогда вошедшим в число модных увлечений. Проблема была только в одном.
– Построить руины, Фанни, стоит очень дорого, – серьезно предупредил священник.
Ведь для этой цели понадобится много камня; нужны искусные каменотесы для резьбы, хороший антиквар для планировки, пейзажный художник. Затем придется искусственно состарить камень; потом дать время плющу и мху, чтобы выросли в положенных местах.
– Даже не пытайтесь, Фанни, – предостерег он, – если не можете выложить тридцать тысяч фунтов. – (Дешевле было построить отличный новый дом.) – Но я часто думал, что с домом, когда он станет вашим, можно сделать кое-что другое, – добавил он жизнерадостно, так как было разумно предположить, что, поскольку старый мистер Альбион готовился встретить свое девяностолетие, того момента, когда Фанни станет хозяйкой поместья, не придется ждать долго.
– Что же?
– Можно превратить его в готический замок. Случай идеальный, – с убеждением произнес он.
Идея, безусловно, подкупала. В прошлом году Фанни ездила в Бристоль и видела такие здания – получилось великолепно. Дом, изначально георгианский, можно было перестроить, добавив там и тут украшения; оснастить крышу фальшивыми зубцами, окна – ажурными переплетами, а потолки отдельных комнат превратить посредством лепного декора в веерные своды. Получалось отменно – живописное сочетание римского и готического, что особенно привлекало те семейства, которым хотелось, чтобы их дома воплощали в себе и средневековую родословную, и вкус к античности или воспроизводили дух выдающихся дворянских семей, чьи дома строились вокруг развалин аббатств, приобретенных ими при Тюдорах. Эти поддельные крепости, как бы ни были малы, нередко именовались замками, и тоже выходило звучно. Из Альбион-Хауса, построенного в укромном уголке на опушке среди дубов древнего Королевского леса, получился бы очаровательный маленький замок.
