– Матушка, почему вы говорите о смерти? Надеюсь, вы в добром здравии?
– Божьей милостью – да. Но я говорю о твоей.
– Моей? По-моему, я здоров.
– Тебя, Клемент, может ждать великая мирская слава. Я молюсь об этом. Но если нет, мы можем равно торжествовать, нося мученический венец.
– Я ничего не сделал, матушка, чтобы меня замучили, – принужденно возразил он.
– Знаю. – Она улыбнулась почти весело. – Поэтому за тебя это сделала я.
Когда веком раньше Война Алой и Белой розы закончилась последним высочайшим кровопусканием, английская корона перешла к династии Тюдоров. Происходя от малоизвестной ветви царственных Плантагенетов, да еще и по женской линии, Тюдоры яро стремились доказать свое право на власть, а потому были самыми ревностными сторонниками Святой католической церкви. Но когда второму Тюдору понадобилось расторгнуть брак ради рождения наследника мужского пола и сохранения династии, политика поставила высокое положение выше религии.
А когда король Генрих VIII рассорился с папой, развелся с женой из испанского королевского рода и сделал себя главой Церкви Англии, он начал действовать с ужасающей беспощадностью. Сэр Томас Мор, праведный старый епископ Фишер, отважные монахи Лондонского монастыря картезианцев и ряд других – все стали мучениками. Большинство подданных Генриха были или запуганы, или безразличны к происходящему. Но не все. Крупное восстание католиков на севере Англии, так называемое Благодатное паломничество, заставило содрогнуться даже короля, пока не было подавлено. Английский народ, особенно сельское население, ни в коей мере не принял разрыв со старыми религиозными обычаями.
И все-таки, пока был жив король Генрих, правоверные католики имели надежду на возрождение истинной Церкви. Другие правители могли вдохновляться доктринами Мартина Лютера и нового поколения протестантских вождей, которые потрясали всю Европу требованием перемен. Но король Генрих считал себя, разумеется, правоверным католиком. Да, он отверг авторитет папы; да, он позакрывал монастыри и присвоил их обширные угодья. Но, делая это, он заявлял, что просто искореняет папские злоупотребления. Доктрина его Англиканской церкви осталась католической. И пока Генрих VIII восседал на троне, он продолжал истреблять докучливых протестантов.
И только когда к власти пришел его несчастный хворый сын, мальчик-король Эдуард VI, и его попечители-протестанты, Англии навязали протестантскую веру. Месса была объявлена вне закона, церкви лишены папских атрибутов. Это могло понравиться протестантам, в основном городским купцам и ремесленникам, но праведные сельские католики пришли в ужас.
В последних возродилась надежда, когда после шести лет этого навязанного протестантизма мальчик-король умер и трон перешел к дочери Генриха Марии, дочери многострадальной испанской принцессы. Даже английские протестанты считали позорным обращение с ней Генриха в процессе развода. Мария страстно хотела восстановить в ее ныне еретическом островном королевстве истинную веру своей матери и, будь у нее время, могла бы преуспеть.
Беда была в том, что англичане ее не любили. Она была женщиной унылой. Глубоко задетая отцовским обхождением с матерью, страстно верующая, она томилась лишь по праведному мужу-католику и благодати материнства. Но в ней отсутствовало обаяние, ей были свойственны диктаторские замашки, но она была не такой, как отец. Когда она решила выйти замуж за самого что ни на есть католика, короля могущественной Испании – после чего англичане непременно оказались бы под испанской пятой, – а английский парламент выразил протест, она заявила парламентариям, что это не их дело. И далее, конечно, сожгла несколько сот английских протестантов.
По стандартам эпохи сожжение не считалось таким уж страшным делом. К позднему Средневековью, хотя в Писании не содержалось ни слова в поддержку таких действий, у христианского сообщества развился непомерный аппетит к сожжению людей заживо, и эта мода продержалась несколько веков. В равной мере не представлялось в Англии важным, к какой конфессии принадлежать. Католики жгли протестантов, а протестанты – католиков. Протестантский епископ Лютер лично руководил тем, что можно описать как садистское ритуальное убийство престарелого католического священника, – сожжение, осуществленное столь отвратительным образом, что даже толпа зевак снесла заграждения и вмешалась. Теперь, при Марии, гореть, хотя и без такого садизма, настала очередь Латимера, который снискал репутацию мученика за веру.
Но жгли и других – простых горожан, неповинных в политическом пристрастии к кому бы то ни было, но смиренно искавших Бога, и таких было слишком много. И очень скоро англичане начали называть свою королеву-католичку Марией Кровавой.
Испанский король приехал и уехал, ребенка не было, сожжения продолжались. Затем Мария затеяла небольшую войну и потеряла Кале, последнюю английскую территорию во Франции. И к тому времени, когда после пяти жалких лет царствования несчастная женщина умерла, англичане были сыты ею по горло и приветствовали добрую королеву Елизавету.
Клемент в ужасе уставился на мать.
Обманывала она себя или и впрямь была так бесстрашна? Возможно, она не знала сама. Он был уверен в одном: она настолько вжилась в роль, которую играла так долго, что утратила гибкость и стала похожа на жесткую парчу своего платья.
Старый король Генрих был еще жив, когда она вышла за Альбиона. Она была из Питтов – знатной семьи из графства Саутгемптон, как часто называли Гемпшир, – и ожидала богатого наследства от родственника. Казалось, этот брак сулит Альбиону небывалый взлет. И поначалу не виделось ничего страшного в том, что она, как и все Питты, была глубоко набожна.
Кризис правления Генриха VIII сильно потряс графство Саутгемптон. Епископ Винчестерский Гардинер, в чьей огромной епархии находился этот район, был верным католиком, которого с великим трудом убедили признать превосходство Генриха над Церковью. Его чуть не казнили, как Фишера и Мора. Когда Генрих распустил монастыри, огромные области графства сменили хозяев. В Нью-Форесте, в частности знаменитый монастырь Бьюли, земли приорства Крайстчерч на юго-западе, скромный монастырь Бримор в долине Эйвона и большое аббатство Ромси, находившееся сразу за Нью-Форестом, – все было украдено, строения оголены и обречены на разрушение. Для такого семейства, как Питты, это было поистине ужасно.
Но последовавшие годы протестантизма при мальчике-короле оказались почти за гранью переносимости. Епископа Гардинера заключили в лондонскую тюрьму Флит, а затем перевели в Тауэр, а потом оставили под домашним арестом. На его место королевский протестантский совет посадил человека, который был трижды женат, управлял сразу двумя епархиями и с удовольствием заплатил из винчестерских фондов семье герцога Сомерсетского, который утвердил его в должности. «Полюбуйтесь, как эти протестанты очищают Церковь», – сухо заметил Питт. И конечно же, за годы правления мальчика-короля Винчестерскую епархию очистили на совесть. Церкви Гемпшира и острова Уайт были обставлены особенно хорошо, а потому реформаторы-протестанты радостно взялись за них. Забрали серебряные блюда и подсвечники, ризы, занавеси, даже колокола. Что-то из этих трофеев попросту исчезло, было расхищено. Что-то продали, хотя не всегда было понятно, к чьей выгоде. Так Церковь Англии освободилась от папизма.
