Никто не знал, как и почему это происходило. Зеленые листья противоречили природе. Поэтому не приходилось удивляться тому, что набожная леди Альбион и многие ей подобные усматривали в этом напоминание о распятии Господа нашего, Голгофе и воскресении мертвых, знамение, оповещавшее о Божественной вести и свежих побегах, даваемых Святой церковью в любое время года.
– Ох, Клемент… – Ее взгляд вдруг затуманился. – Божьи знамения повсюду. Бояться нечего. – Она смотрела на него, переполняемая чувствами. Сколько он помнил, они ближе всего напоминали материнскую любовь. – Когда нас избавят от ереси и править станет король Филипп, это лишь приведет тебя к славе. – Она улыбнулась нежнее некуда. – Но если – о чем я не в силах помыслить – Бог пожелает, чтобы дело обернулось иначе, я предпочту увидеть тебя, мой дражайший сын, на плахе, пусть даже разорванным надвое, чем отвергнувшим твоего Бога, твоего Небесного Царя.
Он знал, что она говорит серьезно и каждое слово – правда.
– Вам известно, в чем заключается предписание?
– Возглавить свою милицию, Клемент, обезвредить береговую охрану и помочь испанцам высадиться.
– Где?
– Между Саутгемптоном и Лимингтоном. Берег Нью-Фореста будет нелегко защитить.
– Вы ждете от меня ответа на это письмо?
– Это ни к чему. – Она просияла. – Все уже сделано. Я послала письмо твоей сестре, а дон Диего передаст его самому испанскому королю. Я написала, что на тебя можно положиться. Вплоть до того, что ты умрешь, но не подведешь.
Он устремил взгляд на юг, за Нью-Форест, к Саутгемптону и далекой голубой дымке на побережье. Быть может, ее письмо уже в руках шпионов Сесила? Доживет ли он до Рождества?
– Спасибо, матушка, – сухо пробормотал он.
Но мать не услышала. Она уже подавала знак слугам поднести паланкин.
Дуб стоял возле самого леса.
День был теплый.
В лесу гладкие, стройные буки вздымались ввысь, чтобы разделить сень с древними дубами. Почва была мшистой. Все пребывало в безмолвии, если не считать слабого шелеста листвы и еле слышного стука, когда то там, то тут падал зеленый желудь.
За деревом на пологом склоне, поросшем молодыми дубками, была зеленая опушка, которую на закате поглощали тени.
Альбион подъехал к дереву в одиночестве.
Дуб: род Quercus, священный с древних времен. На планете насчитывается пятьсот видов дубов, но на Британском острове со времен окончания ледникового периода росло в основном два: quercus robur – обыкновенный, или черешчатый, дуб, желуди которого прорастают маленькими стеблями, и quercus petraea – дуб скальный, у листьев которого меньше долек, а желуди растут бок о бок с листьями. На песчаной почве Нью-Фореста произрастали оба вида. Обыкновенный дуб приносит больше желудей.
Альбион залюбовался деревом. К деревьям он испытывал особый интерес.
За последние четыреста лет Нью-Форест и его администрация не сильно изменились. Королевские олени по-прежнему находились под защитой; закрытый сезон в середине лета оставался в силе; чиновники, ведающие лесами, сохраняли судебную власть, а лесничие – свои бейливики. Старшие лесничие из джентльменов – чаще рыцари графства – инспектировали границы Нью-Фореста, хотя устойчивый ручеек мелких земельных дотаций для частных лиц, не иссякавший на протяжении поколений, сделал эту задачу более трудной, чем в старые времена. Но одно изменение все же происходило. Оно было медленным, иногда едва уловимым.
Никто не знал точно, когда это началось, но в Королевском лесу веками существовало неформальное заведование деревьями. Урожай древесины был важен: палки, шесты, прутья для плетней, хворост, топливо для очагов и производства древесного угля. Деревья служили множеству людских нужд. В дело обычно шли те, что поменьше, и кустарник – лесной орех и падуб. Например, для получения прямых шестов из орешника его срубали над самой землей, чтобы выросло побольше побегов, которые можно обрезáть ежегодно. Этот процесс был известен как порослевое лесовозобновление. Реже похожей процедуре подвергали дубы, обрубая их на высоте шести футов от земли, после чего побеги росли в изобилии. Это называлось подрезкой кроны, а получившееся дерево с коренастым стволом и веером ветвей – дубом-безвершинником.
Единственная проблема при этом заключалась в том, что стоило подрубить подлесок, как молодые побеги поедались оленями и другой лесной живностью, сводившими на нет весь процесс. И потому вошло в обычай огораживать небольшие участки изгородями и невысокими земляными валами, чтобы не подпускать животных года три, пока новые побеги не станут слишком жесткими для употребления в пищу. Эти огороженные места были известны как подросты.
Веком раньше, перед самым приходом на трон Тюдоров, парламентский акт наконец урегулировал вопрос о подростах. Их разрешалось создавать по лицензии и огораживать на три года для регенерации. С тех пор период продлили аж до девяти лет. Такие участки имели ценность и сдавались в аренду.
Но за всей этой деятельностью стоял вопрос о лесоматериалах – вырубке целых деревьев для строительства больших зданий, кораблей или ради других королевских нужд. В минувшие века потребность в древесине из Нью-Фореста была небольшой, хотя огромные деревья время от времени шли на постройку кафедрального собора или на другие грандиозные проекты. Но поскольку при Тюдорах строительство медленно активизировалось, королевское казначейство стало внимательнее присматриваться к той прибыли, которую можно было извлечь из древесины Нью-Фореста. В 1540 году король Генрих VIII приказал главному хранителю леса надзирать за прибылью, включая доход от лесоматериалов, от всех королевских лесов при содействии лесничих при каждом графстве, где леса находились. Теперь Нью-Форест стал не только заповедником для королевских оленей. Очень медленно и постепенно формировалось осознание того, что он может быть и огромным запасником королевских деревьев.
Несколько лет назад Альбиону удалось получить должность лесничего Нью-Фореста. Это принесло ему некоторый дополнительный доход, а также заставило узнать о деревьях намного больше, чем было ему известно. Поэтому он с одобрением и даже с восхищением смотрел на статный старый дуб.
Огромное ветвистое дерево, чьи побеги выросли естественным образом без всякого подрезания. И этот дуб, росший милях в трех севернее Линдхерста, был знаменит. Во-первых, он был одним из трех странных деревьев, на которых в Рождество на неделю распускались листья. Но слава не исчерпывалась даже этим чудесным фактом.
«Это тот самый дуб, от которого отскочила стрела Вальтера Тирелла перед тем, как убить короля Вильгельма Руфуса» – так говорили люди, и лесной народ называл его деревом Руфуса, по крайней мере, сколько помнил себя Альбион.
Альбион задавался вопросом: возможно ли это? Неужели дубы так долго живут на довольно бедной почве Нью-Фореста?
«Дуб живет в семь раз дольше человека», – давным-давно сказал ему отец. Сам он предполагал, что мало какая из гниющих, поросших плющом громадин в двадцать футов обхватом была старше четырехсот лет, и в этом мнении был, грубо говоря, прав. Дуб Руфуса не выглядел на пятьсот лет.
