Гимназистка сняла с крючка мою чахлую курточку и, как мне показалось, подчеркнуто грубо сунула ее мне в руки.
Я виновато посмотрел на девушку и вдруг заметил, как ее лицо изменилось. Как будто она сняла маску.
«Значит так, – сказала гимназистка, – в понедельник вечером идем с тобой в кино. Покупай билеты».
Я вышел на лестничную клетку и в прострации обернулся.
Гимназистка уже намеревалась закрыть за мной дверь, но на секунду замешкалась, оглядела меня с ног до головы, усмехнулась и добавила:
«Меломан!»
69. Жаргонизмы
В проблеме «отцов и детей» есть один аспект – разные словари.
Филологически собственный ребенок может оказаться иностранцем. Родители должны знать язык его поколения, уметь переводить и читать с листа. Иначе они рискуют не понять и быть не понятыми. В этой связи вспоминается одна история.
Среди нас, подростков конца восьмидесятых, одно время было популярно слово «трахать» в значении интимной близости. Как-то раз я пришел в гости к своему другу Семе. А у него как раз разгорался какой-то очередной Карибский кризис с матерью. Они о чем-то ругались. И мама Семы решила привлечь меня в арбитры на свою сторону. Это, кстати, прекрасный педагогический прием, предполагающий в человеке потребность предать и опорочить друга при первой возможности.
И вот мама Семы говорит мне буквально следующее:
«Представляешь, что это придурок делает. Кота нашего трахает!»
А у них дома действительно жил роскошный рыжий кот. И Сема действительно частенько его трахал – в значении «бил, ударял». Именно в этом смысле слово «трахать» и употребила бедная женщина. Но много ли дебилу-подростку надо. Я стоял белый, как мел, пытаясь сдержать вырывающийся из меня гогот.
Сема, напротив, был красный, как знамя.
«Мама, ну что ты такое говоришь», – бормотал он беспомощно, одним глазом косясь в мою сторону в попытке оценить размер ущерба.
«Я знаю, что говорю! Представляешь, Олег, – снова обратилась ко мне мама друга, – и не просто трахает, а с разбегу, с наскоку!»
На этих словах у меня во рту от напряжения треснул зуб. Сема старался больше не смотреть в мою сторону и все причитал: «Ну, хватит, мама, ну, хватит…».
«Нет, а что хватит, – не унималась зоозащитница, – а вот если тебя Олег вот так же трахнет, а? Понравится тебе?»
На этой фразе я прошипел, что мне пора, и выскочил за дверь. Потом я минут двадцать рыдал от смеха внизу в подъезде.
Полагаю, нет необходимости писать, что следующий день в школе стал самым интересным в жизни Семы. Только ленивый не подошел к нему и не мяукнул, закатив глаза.
А для чего еще в жизни нужны настоящие друзья.
70. На площядь выбежав…
В одиннадцатом классе мы писали какое-то важное отчетное сочинение по русскому языку. В рамках подготовки ко вступительным экзаменам в вузы.
Я написал очень сложный заумный текст с многочисленными деепричастными оборотами. В то время я любил деепричастные обороты. Они позволяли впихнуть в несчастное предложение максимум информации сверх человеческой нормы. Тогда я, как все пустые юные барабаны, спешил многое сказать миру. Я остался очень доволен собой.
По результатам проверки в моем сочинении на миллион страниц оказалась всего одна грамматическая ошибка. И мне поставили двойку.
Я прибежал к нашей замечательной учительнице по русскому языку с классическим воплем матерого двоечника «за что два-то». Замечательная учительница сказала:
«Олег, вы написали „на площядь выбежав, свободен стал колоннады полукруг“. Вы поймите, дорогой мой человек, не может у Мандельштама полукруг колоннады выбегать на площядь, ну, никак не может. На площадь – может, а на площядь – нет».
Да, да, я написал «площядь» через Я. Нарушил правило, известное каждому первоклашке: «ча ща пиши с буквой а».
Я был раздавлен.
Во-первых, я понял, что в МГУ мне не поступить. Максимум – ПТУ.
Во-вторых, мне стали сниться кошмары.
Во сне мне являлась площядь с уродливым горбом «я», заламывала руки и причитала, что ее такую не берут на работу, а ей нужно кормить маленьких голодных площадят.
В МГУ я все-таки поступил.
И кошмары мне больше не снились.
Но полностью избавиться от последствий той межгалактической ошибки, осквернившей память Кирилла и Мефодия, а также Брокгауза и Ефрона, вместе взятых, мне так и не удалось.
Я по-прежнему продолжаю козлить. Ошибаюсь в частицах, в окончаниях, в корнях. Леплю лишние буквы и пропускаю нужные. Некрасивые, непричесанные слова продолжают проскакивать в моих текстах.
Я мог бы, конечно, сказать, что я просто описываюсь (не в смысле энуреза, а в смысле опечатки).
Но это не так.
Просто это площядь.
Она не простила.
И она мстит, подсовывая мне своих страшных подруг.
71. Почтальон Печкин
В метро на моей ветке толпа влетела в вагон и припечатала ко мне женщину.
Женщина припечаталась ко мне лицом. В смысле передом. Я уже не знаю, как приличнее сказать: фронтально припечаталась, анфас.
Я ее сразу узнал.
Это была моя одноклассница.
Она же меня не узнала. Это понятно. Как можно узнать в этом ярком красавце того унылого уродца. Или наоборот… Я что-то запутался.
Естественно, нет нужды особо останавливаться на том, что в школе я был в эту одноклассницу влюблен. Причем, конечно, безумно. Легче сказать, в кого я в те годы влюблен не был. Директор, физрук и трудовик. Эти трое точно вне подозрения.
В седьмом или восьмом классе мы не могли поделить эту красотку с моим лучшим другом Семой. Точнее – могли поделить. Я ее другу уступил. И хотя это был широкий и в чем-то даже благородный жест, практического смысла он не имел. С тем же успехом я мог бы уступить Семе Монику Беллуччи.
Одноклассница смотрела на нас обоих, как на сорняки. Все девочки в восьмом классе смотрят так на своих сверстников.
Тем не менее роковая девица выделила Семе пять минут. Как бы для объяснений. В голливудских фильмах есть немало подобных сюжетов про амбициозных юнцов, которым воротилы выделяют пять минут, и те за пять минут успевают убедить их в невозможном и уговорить на невероятное. Сема за пять минут успел лишь сделать подъем переворотом и упасть с турника (дело было на школьном дворе). Одноклассница перешагнула через него в прямом смысле и ушла в свое будущее в фигуральном.
