Теперь верхняя палата выполнила свою задачу: она обнаружила претендентов на существование, перевела их предложения на их собственный язык, подобрала для каждого жюри, которое может отвечать за его качество, давая ему рекомендацию. Возвращаясь к нашей исторической фантазии, это значит, что группа иностранцев торжественно входит в город позади более или менее многочисленной группы членов коллектива, с которыми они связаны узами дружбы и которые были назначены в качестве судей, рекомендателей, поручителей или гарантов. Не стоит с ходу возражать, что не существует никакой реальной ассамблеи, способной удовлетворить одновременно требованиям озадаченности и консультации. Мы больше не ищем удовлетворения. Речь идет не о том, чтобы раз и навсегда установить порядок вещей, а всего лишь о том, чтобы как можно точнее следовать за одной из итераций коллектива. В этом смысле все коллективы сформированы достаточно скверно, и так будет всегда. В следующей главе мы увидим все политические, моральные и научные преимущества, которые можно получить от запуска коллектива в режиме обучения на опыте. В настоящий момент для нас важно только то, что наш кортеж достаточно оснащен, чтобы перейти к осаде следующей ветви власти – власти упорядочения, которой наделена нижняя палата.
Прием в нижней палате
Чем чувствительнее, восприимчивее и бдительнее первая ассамблея, тем лучше будут условия для церемонии, которая состоится во второй ассамблее. Как только дело доходит до второй палаты, требования, предъявляемые к пропозициям, совершенно изменятся. Тогда как верхней палате ни в коем случае не стоило обращать внимание на то, согласуются ли вновь прибывшие со старыми членами коллектива, то теперь вопрос совместимости, артикуляции пропозиций друг с другом становится священным долгом. Если верхняя палата занималась принятием в расчет «Сколько нас?», то нижняя задается вопросом «Кто мы такие?» У этого «мы» изменяемая геометрия, которая следует за каждой итерацией. Если только мы не имеем дела с коллективами-занудами, которые заранее знают, из чего они состоят, однако они, хоть правые, хоть левые, основаны на радикальном тождестве, на природе вещей, на гуманизме или на принципе произвольности знака и не относятся к области политической экологии. Все они восходят к Старому порядку, потому что две различные сферы реальности заранее определяют все факты и ценности. Их метафизика не является экспериментальной, это метафизика тождества. Нас же интересуют исключительно коллективы, состав которых будет изменяться вместе с каждой итерацией, даже если речь идет о переизобретении себя с тем, чтобы остаться тем же самым.
Нижняя палата задается новыми вопросами о старшинстве, этикете, вежливости, ранжировании. Хотя она не ставит под сомнение работу верхней палаты, ей ни к чему быть осторожной, бдительной, дерзкой и брать на себя риски. Пропозиции уже здесь, они говорят, у них есть свое жюри, никто не отвергает их метафизику, но уважение к их присутствию не разрешает новой проблемы: как заставить все эти противоречивые существа жить вместе? Как построить мир, который будет общим для них всех? Никакой плюрализм не позволит нам продвинуться в этом вопросе. Нижняя палата политической экологии должна возложить на себя титаническую задачу, которую никогда не решала ни одна ассамблея, разве что в форме мифотворчества. Мы сознательно лишили ее доступа к неограниченным возможностям модернизма, который позволял отсеять большую часть существ по причине их нерациональности или недостаточной реалистичности, чтобы те, кто остался, могли договориться между собой, то есть между людьми, наделенными разумом. Риск, которому мы подвергаем коллектив, возрастет, если верхняя палата прекрасно справится со своей задачей. На самом же деле, если существа-претенденты приходят вовремя, то они хорошо артикулированы и сопровождаются выбранными ими членами жюри, нижняя палата будет постоянно получать ходатайства от существ, которые в их собственных выражениях поставят вопрос о совместимости с общим миром. Они станут, с учетом подхода верхней палаты, еще более несводимыми ко всем остальным и еще более несовместимыми с ними. Чем утонченнее и бдительнее верхняя палата, чем больше она соответствует гражданскому обществу, чем она цивилизованнее, тем сильнее становится релятивизм (168). Всякий раз как верхняя палата будет говорить «мы», она услышит грозный оклик «Но не мы», за которым обязательно последуют многочисленные «Я тоже нет».
В этом и состоит величие ассамблеи: она хочет добиться интеграции, не настаивая на ассимиляции; она берет на себя риски унификации после того, как нижняя палата приняла на себя все риски множества. На первый взгляд, ранжирование всех этих несовместимых существ кажется тем более невозможным, что нижняя палата больше не может прибегнуть к трем старым методам, чтобы прийти к какому бы то ни было соглашению: обратиться к непреложным законам природы, чтобы сгладить различия человеческих интересов; ограничить дискуссию matters of fact, объясняя разногласия либо мнениями, либо внутренними убеждениями; наконец, она не может объединить всех людей за счет внешней природы, с которой дерут семь шкур. Отныне ничто не может ограничить масштаб подобной работы, если мы учитываем, что она полностью вмещает в себя требования той или иной метафизики, в которой колдун встречается со своими богами, гены – с Дарвином, угнетенные – с тем, что необходимо им для выживания, реки – с «водными парламентами», при этом никакое упрощение невозможно. Наблюдая ужас, который охватывает его членов, мы куда лучше понимаем невероятное преимущество, которое давало людям модерна создание еще одной палаты помимо палаты природы, за стенами которой можно было вне всяких процедур и среди своих, без вмешательства людей, по-тихому и без всяких объяснений свернуть шею большей части претендентов на совместное существование! Определенно, нашим избранникам больше не придется скучать, так как больше не будет природы и трансценденции, достаточно унифицированной для того, чтобы лишить коллектив права выбора.
Так или иначе, если представители больше не пользуются всеми преимуществами модернистских упрощений, то они также не страдают от его недостатков. Существа, которых старая Конституция безуспешно пыталась встроить в определенную иерархию, были крайне уязвимы: они были сформированы либо из сущностей, постоянно пребывающих в мире, либо из идеальных, но бездомных ценностей. Хуже того, благодаря совместной работе эпистемологов по описанию природы и социологов по описанию общества нижней палате достались самые неуживчивые посетители, так как природные существа определялись через их безусловные сущности, а группы людей – через столь же безусловные интересы. Вместе с тем их нужно было согласовывать с еще более безусловными ценностями, которые были столь же фундаментальными, сколь и бесполезными. Несмотря на массовое отсеивание существ, принимаемых в расчет (большая часть которых оказалась низведена до уровня убеждений), задача ранжирования в модернистской Конституции казалась настолько неосуществимой, что, подобно ленивым деспотам из сказок, мы должны были перейти к отбору при помощи насилия или под давлением фактов, чтобы вернуться, как мы уже знаем, к Might и Right в одной упаковке. Нижняя палата сталкивается с куда большим числом пропозиций, чем при Старом порядке, но речь идет о пропозициях•, наделенных привычками•, а не сущностями•, которые обеспечивали бы им привилегированные места в коллективе без всякого дополнительного обсуждения.
