Чтобы обеспечить политической экологии подобающее ей место, нужно избегать подводных камней репрезентаций природы и согласиться на риск в виде метафизики. К счастью, при выполнении этой задачи мы можем положиться на сомнительную помощь сравнительной антропологии. На самом деле, ни одна культура, кроме западной, не использовала природу для организации своей политической жизни. Традиционные общества не живут в гармонии с природой, они не догадываются о ее существовании. Благодаря социологии наук, благодаря практике экологизма, антропологии, мы можем наконец понять, что природа является всего лишь одной из палат коллектива•, учрежденной для того, чтобы вызвать паралич демократии. Ключевой вопрос политической экологии теперь поставлен: можно ли найти наследника двухпалатного коллектива, состоящего из природы и общества•?
Глава 2: Как только природа остается в стороне, встает вопрос, каким образом объединить коллектив, который приходит на смену старой природе и старому обществу. Мы не можем просто объединить объекты• и субъекты•, поскольку разделение между природой и обществом было создано не для того, чтобы его можно было избежать. Чтобы преодолеть все эти сложности с созывом коллектива, нужно считать, что он составлен из людей и нелюдéй, способных заседать как граждане при условии разделения полномочий. Первое разделение состоит в том, чтобы заново распределить дар речи между людьми и нелюдьми́, научившись сомневаться в любых официальных представителях, как в тех, кто представляет людей, так и в тех, кто представляет нелюдéй. Второе разделение состоит в том, чтобы распределить способность действовать в качестве социального актора, рассматривая исключительно ассоциации людей и нелюдéй. Именно с ними, а не с природой должна иметь дело политическая экология. Из этого не следует, что граждане коллектива принадлежат языку или чему-то социальному, поскольку, в силу третьего разделения, акторы определяются через их реальность и непокорность. Все вместе три разделения позволяют определить коллектив как состоящий из пропозиций•. Чтобы созвать коллектив, мы больше не будем интересоваться ни природой, ни обществом, а только тем, хорошо или плохо артикулированы составляющие его пропозиции. Наконец, созванный коллектив позволяет вернуться к гражданскому миру, заново определяя политику как постепенное построение общего мира•.
Глава 3: Не приходим ли мы вместе с коллективом к тому же недоразумению, что и в случае с отвергнутым нами понятием природы, а именно к поспешному объединению? Чтобы застраховать себя от подобного риска, мы постараемся найти новое разделение властей, которое позволит провести новое разделение внутри коллектива. Разумеется, возвращение к старому разделению на факты и ценности, которое только приносит неудобства, невозможно, даже если оно представляется крайне важным для общественного порядка. Говорить о «фактах» означает связывать то, что озадачивает, и то, что существует абсолютно. Говорить о «ценностях» означает смешивать мораль, бессильную перед лицом установленных фактов, с иерархией приоритетов, у которой больше нет права отсеять даже самый незначительный факт. Это приводит к параличу как наук, так и политики.
Мы вносим порядок в эти сочетания, выделяя две другие власти: власть принятия в расчет и власть упорядочения. Первая власть позволит сохранить требование озадаченности•, оставшееся от фактов, и требование консультации•, оставшееся от ценностей. Первая позаимствует у ценностей требование иерархии•, а у фактов – требование учреждения•. Поэтому вместо неприемлемого различия фактов и ценностей мы получим две представительные власти коллектива, одновременно различные и взаимодополняющие. Хотя различие факт/ценность выглядело обнадеживающим, оно не позволяло сохранять существенные гарантии, которые требует предоставить новая Конституция, изобретаяющая правовое государство для пропозиций. Коллектив больше не мыслит себя как некоторое общество, погруженное в природу, так как он создает новую экстериорность, которая определяется как совокупность того, что было исключено властью упорядочения и заставляет власть принятия в расчет вновь взяться за работу. Поэтому динамика постепенного построения общего мира в такой же степени зависит от человеческой политики, что и от политики природы согласно старой Конституции.
Глава 4: Теперь мы можем дать определение компетенциям коллектива при условии, что нам удастся избежать спора двух «экополитик», который вынуждал нас смешивать политическую экологию с политэкономией. Если экономика представляется чем-то вроде коллектива в миниатюре, то она присваивает себе функции политической экологии и парализует одновременно науку, мораль и политику, навязывая им натурализацию третьей степени. Но как только она отказывается от своих политических притязаний, она становится одной из гильдий, необходимых для функционирования новой Конституции, и каждый член коллектива посредством своих ноу-хау вносит свой вклад в оснащение палат.
Вклад наук будет куда более весомым, чем вклад Науки•, так как они будут участвовать в осуществлении всех функций одновременно: озадаченности•, консультации•, иерархии•, учреждения•, к которым нужно добавить контроль за разделением властей• и сценаризацию целого•. Существенное отличие вклада политиков• от Науки• заключается в том, что они тоже поучаствуют в осуществлении всех шести функций, делая возможной синергию, которую Наука как раз не допускала, так как занималась природой и политикой интересов. Выполнение этих функций станет еще более эффективным с учетом вклада экономистов и моралистов, которые примут участие в общей стройке, которая создаст то, что придет на смену неприемлемому политическому телу из прошлого.
Благодаря этой новой организации проясняется динамика коллектива. Она основана на работе двух палат, причем верхняя палата представляет власть принятия в расчет•, а нижняя – власть упорядочения•. Прием в верхней палате не имеет ничего общего со старым разделением на природу и общество: он основан на двух исследованиях, одно из которых призвано соответствовать требованию озадаченности, а другое – требованию консультации. Если эта первая ассамблея хорошо справляется со своей работой, то она сильно осложняет прием в нижней палате, поскольку каждая пропозиция становится несовместимой с уже построенным общим миром. Именно в этот момент должно начаться исследование иерархий•, совместимых между собой, а также поиск определения врага•, исключение которого будет утверждено нижней палатой, использующей прозрачную процедуру принятия решений. Эта последовательность этапов позволяет определить общий дом•, правовое государство, в рамках которого осуществляется прием пропозиций, в результате чего науки наконец становятся совместимы с демократией.
Глава 5: Коллектив, динамика которого определена подобным образом, больше не сталкивается со следующей альтернативой: одна природа и множество культур. Он должен заново поставить вопрос о числе коллективов, исследуя общие миры. Но он может начать это исследование только в том случае, если откажется от понятия прогресса. На самом деле существует не одна, а две стрелы времени: первая – модернистская•, направленная на всевозрастающее разъединение объективности и субъективности, а вторая – немодерная, направленная на создание все более запутанных соединений. Только последняя позволяет определить коллектив при помощи его кривой обучаемости. При условии, что в дополнение к двум уже имеющимся властям будет добавлена власть наблюдения•, связанная с вопросом о государстве. Государство политической экологии только предстоит изобрести, потому что оно основано не на трансценденции, а на качестве наблюдения за коллективным опытом. Именно от этого качества – искусства управления, не предполагающего господства, зависит цивилизация•, которая может положить конец состоянию войны. Но чтобы мир стал возможен, нужно использовать преимущества упражнений в дипломатии. Дипломатия возобновляет контакт с Другими, не используя больше разделения на мононатурализм• и мультикультурализм•. От успеха дипломатии зависят война и мир наук.
