Не только стихи или проза приключаются во сне. Бывают там и удивительные разговоры – умные, веселые, счастливые. Не то чтобы таких не бывает в реальности – еще как бывают. Но почему-то именно в призрачных застольях я всегда играю исключительно пассивную роль – роль благодарного слушателя и ценителя чужого таланта и остроумия.
Вот, например, совсем на днях некто (во сне, разумеется) рассказывает кому-то (а я всего лишь присутствую при этом разговоре) про то, что затеян новый радиоканал, посвященный проблемам благотворительности и меценатства. “Все есть, – говорит некто, – и концепция, и даже деньги, и все остальное. А название до сих пор придумать не смогли. Есть какие-нибудь идеи?” – “Есть! – немедленно отвечает второй. – Такой канал должен называться «ХРИСТАРАДИО»”. – “Гениально!” – кричу я и тут же просыпаюсь, потому что кот-подлец со всего размаху прыгнул мне на живот. “Почему же это не я придумал?” – завистливо думаю я и тут же спохватываюсь в том смысле, что почему же не я, если вроде бы как и я. Хотя и не я, строго говоря. А почему, собственно, строго? Вот ведь проблема.
Или вот еще. Мой приятель (тоже во сне) достает из портфеля какую-то газету и говорит: “Посмотри, какую чудесную опечатку я обнаружил”. И показывает мне какую-то статью, энергично обличающую отдельные пороки нашего общества, все еще не до конца окученного живительными нацпроектами. Статью я, естественно, читать не стал, а прочитал заботливо подчеркнутое моим приятелем место. Место было такое: “…а также мизерные пениси наших стариков…” То малозначительное вроде бы обстоятельство, что автором статьи была, судя по подписи, дама, добавляло в этот маленький, но бесспорный шедевр еще и щепотку дополнительной околофрейдистской прелести.
Был в этой призрачной газете и еще один бонус от щедрого Гипноса. Там была обнаружена мною также и театральная рецензия, судя по всему, язвительная, потому что называлась она так: “Не мытьем, так катарсисом”. Я и рад бы, конечно, подарить этот заголовок кому-либо из друзей-критиков, но не могу – не мое.
Вот кто, спрашивается, придумал этот заголовок? Вроде как не я. А “мизерные пениси”? Уже и совсем не я. И даже не я их обнаружил. Обнаружил их мой товарищ из сна, умеющий замечать такие вещи, которые ускользают даже от корректора. А я всего лишь оказался благодарным и счастливым соучастником чужой удачи. Но сон-то мой, черт побери! Что вы меня тут совсем запутали!
Нет. Ничего толком невозможно понять в туманной метафизике авторского права и всяческой интеллектуальной собственности. Особенно если в это дело вмешиваются такие малоуловимые и никем не управляемые явления, как сновидения и прочие грезы, совершенно недоступные для осознания их в нравственных категориях, не говоря уже о юридических.
Но я в любом случае решительно отмежевываюсь от своих авторских прав на все стихи, шутки и опечатки, выуженные из сладких и страшных предутренних грез. Во-первых, в сновидческих приключениях вовсе не участвует авторская воля. Во-вторых, нам чужого не надо. Удовольствуемся ролью по возможности добросовестного свидетеля.
Бартовская формула “смерть автора” всегда казалась мне чересчур категоричной, хотя и эффектной. А вот “сон автора” будет, по-моему, в самый раз.
Не будем заодно забывать и о том, что не только во сне, но в общем-то и наяву мы не говорим ничего своего – все слова были уже произнесены до нас, и не один раз. Поумерим-ка свои демиургические амбиции. Будем скромны и смиренны. Ну, хотя бы как… (см. начало).
Причинное время
Пролог
Причинное время
Я спросил недавно у Фейсбука: “Скажите, существует ли какой-нибудь специальный – ну, допустим, медицинский или психологический – термин для того типа логических построений, где следствия и причины меняются местами?”
Первобытному мышлению было свойственно устанавливать причинно-следственные связи по принципу “раньше – позже”. Вчера, допустим, грозой свалило большое старое дерево, а сегодня, допустим, у шестой жены вождя разболелся живот. Понятно же, почему это он вдруг разболелся. Не потому же, что вчера эта самая жена нажралась какой-то тухлятины! Вот еще! Упавшее дерево, конечно же!
То есть любое событие воспринимается как следствие происшедшего и как причина последующего.
Но это хотя бы какая-то логика! И на этой логике, по-своему стройной и цельной, основаны многочисленные, существующие и по сей день народные приметы, поверья, гадания, сонники, инструментальная актуальность которых напрямую зависит от стадии цивилизационного развития того или иного общества.
Меня, например, в свое время озадачило вот что. Когда я стал активно общаться с разными людьми из Западной Европы, я обнаружил, что никто из них – кроме исследователей фольклора – не знает никаких своих народных примет, подобных тем, что сопровождают всю нашу повседневную жизнь: про черных кошек, про пустые ведра, про то, что надо непременно посмотреться в зеркало, если ты, забыв что-то необходимое, вынужден вернуться туда, откуда только что вышел, про число 13, про “тьфу-тьфу-тьфу”, про “присесть перед дорожкой”.
Но вот когда последующие события объявляются причиной предыдущих – это я уже не знаю как и обозначить.
Когда, например, утверждается, что дождь пошел, потому что я раскрыл зонтик. Или наводнение случилось потому, что первый этаж дома вдруг оказался под водой. Или совсем уже хрестоматийное “ветер дует оттого, что деревья качаются”. Или война в одной стране началась потому, что были введены санкции против другой, причем уже после того, как случилась эта самая война.
На мой фейсбучный вопрос стали приходить ответы. Например, такой: “«Магическое мышление» это называется. Лет до восьми детям свойственно”.
Детям-то да, это часто бывает свойственно, это правда. Я помню, как одна маленькая девочка говорила: “Вот за окном едут три пожарные машины. Наверное, сейчас где-нибудь начнется пожар”. Это была та же самая любознательная девочка, которая однажды поинтересовалась: “Если змея заползет в крапиву, то кто кого ужалит?”
Дети – это да. А вот когда взрослые…
Когда-то, уже довольно давно, мой товарищ и сверстник, художник и по совместительству большой знаток старых советских песен (знаток потому, что в школьные годы он, как, впрочем, и я, пел в школьном хоре), заметил одну удивительную вещь, странным образом ускользавшую от всеобщего внимания, в том числе и моего.
Припев одной довоенной песни, впоследствии почти позабытой, а в те годы довольно популярной, начинался так: “Мы с железным конем все поля обойдем. Соберем, и посеем, и вспашем”.
“Ты заметил, – спросил меня мой товарищ, – что здесь обозначена обратная последовательность сельскохозяйственных мероприятий, что по идее должно быть понятно даже городскому человеку? Так сказать, от последующего к предыдущему? Что будущее и прошедшее переставлены местами? Что это, в сущности, обратная перспектива, вроде как на иконе?”
Нет, я не заметил. И многие не заметили. Включая и тех, кто благословил эту песню к массовому употреблению.
