Пятый раз Жанну вызвал де Бретель, который от запугивания снова перешел к увещеваниям и уверениям в помощи, если она все честно расскажет. Немного поразмыслив, графиня решила уступить. Да, она в курсе про ожерелье, но просто помогла кардиналу, который украл его, а потом передал ей для продажи часть камней. Де Бретель, мило улыбаясь, предложил ей для облегчения собственной участи вернуть бриллианты, но Жанна уже изменила показания. Нет, господин не понял, она ошиблась. Все было не так или не совсем так. Во всем виноват Калиостро. Своим колдовством он принудил ее и несчастную Леге участвовать в сомнительной афере. Отправляясь на свидание с кардиналом, обе женщины находились словно под гипнозом и не соображали, что делали. Де Бретель резонно поинтересовался, зачем Олива жила в одном из имений Калиостро, а Жанна часто навещала мага. Неужели все это следствия проклятого гипноза? Если граф такой всемогущий, почему не добьется своего освобождения магическим способом? Выслушав Бретеля, графиня отметила про себя, что это резонное замечание, и снова изменила показания. Да, гипноз имел место, но у нее возникло желание подшутить над своим любовником Роганом, и, когда Калиостро принудил ее помогать, она не отказалась. Да, сейчас она не оговорилась, с кардиналом они действительно были любовниками. Пусть Рене-Луи честно признается в этом и расскажет, как потом они вместе смеялись над этой шуткой.
– Да, господин де Бретель, это была самая настоящая шутка! – сказала де Ла Мотт и захохотала хриплым смехом, от которого следователю стало не по себе. Его несчастная голова раскалывалась от бреда госпожи де Ла Мотт. Казалось, он сходит с ума. Не в силах больше продолжать, де Бретель приказал отправить заключенную в каземат, но через полчаса Жанна сама попросилась на допрос.
– Ладно, господин Бретель, я вам кое-что скажу. – Она встала, подошла к нему и прижалась к его плечу. От неожиданности бедный хранитель печати отпрянул, оттолкнул женщину, и она чуть не упала на грязные плиты, но не разгневалась, как он ожидал, а рассмеялась, и снова дрожь прошла по всему телу мужчины.
– С этим делом связана одна государственная тайна, которую я могу раскрыть только первому министру! Вы не сопроводите меня к нему?
Дикий блеск голубых глаз вызвал в Бретеле страх.
«Да она помешалась! – подумал он. – Бедняга сошла с ума. Нужно позвать тюремного врача».
Он соображал, как лучше себя с ней вести. Наверное, делать вид, что верит каждому ее слову, и снова сопроводить в каземат. Если графиня сошла с ума, надо немедленно доложить об этом королю. Пока в голове Бретеля шла усиленная работа мысли, Жанна начала стаскивать с себя платье, демонстрируя белое полное плечо с блестящей кожей.
– Я давно заметила, что нравлюсь вам, господин Бретель, – сказала она и призывно улыбнулась. – Отошлите прочь караульного, он нам только мешает. Останемся вдвоем и насладимся друг другом.
Женщина сильно сжала его в объятиях, и его золотое пенсне свалилось на каменные плиты. Хранитель королевской печати попытался освободиться, но это ему плохо удавалось. Сознавая, что их могут увидеть и подумать бог весть что, де Бретель собрал все силы, оторвал жадные руки узницы от своего сухонького тела, усадил ее на стул и истошно закричал:
– Караульный!
На его счастье, здоровый детина явился очень быстро.
– Графине плохо! – сообщил де Бретель, стараясь не смотреть на белизну оголенного плеча. – Проводи ее в камеру и вызови врача.
Детина как пушинку поднял на руки Жанну, разыгравшую обморок. Бретель с ужасом смотрел им вслед.
Это сцена породила в нем страх. Он не знал, что графиня не помешалась, она мыслила так же здраво, как любой министр королевства, а ее помешательство было не чем иным, как искусной игрой. Впрочем, эта игра принесла плоды, и Жанна добилась своего. Следователи стали с ней более доброжелательными, терпели все ее капризы. На допросах графиня почти не разговаривала. Она билась в рыданиях, падала в обморок, кусала караульных, опасавшихся сопровождать ее. Когда о поведении пленницы сообщили Калиостро, немилосердно топившему бывшую подельницу, он только улыбнулся:
– О, в ней погибла великая актриса!
Де Бретель, услышав его заявление, решил сделать им очную ставку. Кто знает, вдруг магия графа подействует на Жанну и она тут же выздоровеет? Однако графиня осталась верной себе. Увидев Алессандро, она что есть силы запустила в него довольно тяжелым медным канделябром, стоявшим на столе. То ли магия, то ли хорошая реакция помогли Алессандро избежать неприятного столкновения. Он очень удачно увернулся, канделябр ударился о стену, оставив на ней след, а графиня заорала от боли: горевшая свеча полетела ей в глаз.
Маг и чародей поморщился.
– Не верьте этой истеричке, – сказал он, смахнув с костюма копоть. – Пусть насчет нее будет вынесено справедливое решение.
В ответ графиня разразилась площадной бранью. Ее поспешили отвести обратно в каземат.
Устав от бесплодных допросов, вымотавших его и прибавивших ему немало седых волос, де Бретель доложил королю, что преступница продолжает все отрицать, симулирует невменяемость и отказывается сотрудничать. Немного поразмыслив, Людовик XVI назначил заседание суда на ближайшее время. На суде Жанна, изрядно исхудавшая, измученная, с посеревшей от недостатка воздуха кожей, потускневшими черными волосами, в которых после всех испытаний засеребрилась прядь, и красными от бессонницы веками, продолжала все отрицать, пытаясь играть на чувствах судей и вызвать жалость к себе. Услышав приговор, женщина упала без чувств. Судьи не испытывали никакого сострадания к преступнице, почти не слушали выступление адвоката, кишевшее противоречиями, и приговорили ее к избиению кнутом, клеймению и пожизненному заключению в тюрьме.
Калиостро, Николь-Оливу и кардинала освободили. Им нечего было вменить. Да, расследование показало, что де Роган плохо думал о королеве, считая ее способной назначить свидание в таких местах, как темные уголки версальского парка, и приобрести драгоценность мошенническим путем. Но усмотреть в этом состав преступления не получилось. Каждый человек может думать что угодно о ком угодно, не так ли? Против великого мага тоже не нашлось никаких улик. На суде он, упиваясь собой, наплел много, но не по существу. Впрочем, это ему уже не повредило. Судьи определили виновную и невиновных.
Монсеньор и маг покинули зал суда с видом триумфаторов. Когда они вышли на улицу, народ, усмотревший в их действиях противоречия королевской власти, к которой давно не питал уважения, приветствовал новоявленных героев дикими криками радости. Бесчисленная толпа чуть ли не на руках донесла их до Бастилии, откуда они забрали свои вещи, и проводила по домам. Расчувствовавшийся граф, оказавшись в своем отеле, выходил на балкон через каждые пять минут. Он бросал народу мелкие монеты и кланялся, подобно уличному артисту, прижимая руку к сердцу. За его аферу должна была отвечать графиня де Ла Мотт, дама, ловко его обдурившая, и он чувствовал и радость, и досаду одновременно. Все же бриллианты уплыли из его рук, будто маленький косяк ставриды.
