Бойцы подтащили перебежчика к брустверу, осталось только спихнуть за край.
— Я учился в Варшавской разведшколе. Начальник разведшколы — майор Марвиц.
— Отставить! — крикнул Тимофей, и бойцы неохотно отпустили предателя. — Сержант, обыскать его, — повернулся он к сопровождавшим его автоматчикам.
Сержант Сорочан закинул автомат за спину и грамотно, не пропуская ни сантиметра ткани, прощупал одежду. За голенищем отыскался нож.
— Дай глянуть, — протянул руку Романцев. — А нож-то немецкий, специальный, для диверсантов. Получается, ты этой финкой собирался тушенку открывать? Что входило в твою задачу?
— Я должен был встретиться со связником.
— Как имя связника?
— Его имя Антип, но это, скорее всего, псевдоним.
— Цель встречи?
— Он должен был свести меня с резидентом.
— Взяли его — и в штаб дивизии, — приказал автоматчикам Романцев, понимая, что сказанная информация не для чужих ушей. — Там с ним поговорим! Я задержусь еще на позициях, с бойцами потолкую.
— А ну, пошел! — слегка подтолкнул Макара в спину Сорочан.
Тот уныло зашагал по траншее. Вжикнула совсем рядышком пуля, заставив его вжать голову в плечи, отчего он сделался еще меньше ростом и стал выглядеть особенно жалким. Стоявшие поблизости бойцы брезгливо поморщились.
Капитан Ерофеев выглядел виноватым и, не глядя в лицо Тимофею, повинился:
— Ты уж не обижайся на меня, капитан. Ошибся я, кто бы мог подумать… Ведь как родного приняли! А он вон какой шкурой оказался!
— Да ты не переживай, ротный, — бодро отозвался Романцев. — Бывает! У каждого из нас своя служба. На твоем месте любой бы мог ошибиться. Я ведь с такими, как он, едва ли не каждый день имею дело.
— И все-таки должен я был распознать, человека ведь сразу видно.
— Он работал на абвер, а там умеют готовить агентов! И потом, не забывай, ему ведь немцы очень серьезно подыграли. Вся эта пальба, стрельба, разрывы, а ему все нипочем! Эти кувырки, прыжки… Так не бывает!
— А когда ты понял, что он враг?
— Сомнение появилось, когда я эти прыжки увидел, — не сразу ответил Тимофей. — По мне, если хочешь жить, замри, вройся в землю, притворись убитым, спрячься в яму, а когда все утихнет, ползи к своим… А там на рожу его взглянул, и сразу стало все понятно. Ладно, бывай, пехота! Надеюсь, что еще встретимся. Чего ты такой смурной?
— Эх, папироску жаль! Лучше бы ее в немецком окопе выкурил!
Глава 4
Какой у него псевдоним?
Романцев вернулся в штаб часа через три. Старшина находился здесь же, старательно писал отчет. Увидев вошедшего капитана, аккуратно сложил листки в стопку.
— Задержанного доставили?
— Так точно! Может, мне его допросить, товарищ капитан? А то на вас как-то все навалилось…
— Ничего, — хмыкнул Тимофей. — Я двужильный, как-нибудь выдержу. Сам допрошу, а ты можешь здесь пока в сторонке посидеть. Опыта набирайся, Богдан! Расти тебе надо, потенциал в тебе вижу! Не все же время тебе финкой перед носом у немцев размахивать. На офицерские курсы направим. Я лично тебе характеристику напишу!
— Так пока я выучусь на офицера, война уже закончится, — невесело буркнул старшина.
— Еще повоюешь! Ладно, где там диверсант?
Выглянув в коридор, старшина выкрикнул:
— Дежурный, диверсанта к капитану!
Еще через несколько минут под присмотром сержанта Сорочана ввели арестованного. Лицо у него серое, озлобленное, от прежней наивности не осталось и следа. Было ясно, что перед ними сидел матерый враг. Искушенный. Хитрый. Хорошо подготовленный. Будет юлить, обманывать. Пытаться выжить.
Впереди ожидал интересный поединок.
— Садись, — указал Тимофей на табурет, отстоявший от стола на полметра. Никаких подлокотников и ничего такого, на что можно положить руки — пусть остаются свободными, подчас они говорят красноречивее всяких слов.
Арестованный присел, дисциплинированно положил ладони на колени.
— Давай начнем с главного, кто ты такой, в какой части служил, в какой должности и звании.
— Меня зовут Валерий Николаевич Федоров. Рядовой. Призвался летом сорок первого… Служил в автомобильном батальоне семьдесят восьмой дивизии. Призван из Липецка. Через месяц попал в плен. Меня расстреляют?
Романцев выждал многозначительную паузу: нужно разрушить всякую уверенность в благополучном исходе дела, сломать его волю. Пусть осознает свое никчемное положение с первой же минуты.
— Гарантировать ничего не могу. Сам знаешь, предателей у нас с цветами не встречают, твою судьбу решит военный трибунал. И как с тобой поступят, будет зависеть от того, насколько ты с нами будешь откровенен. А в докладной, в свою очередь, я отражу свое мнение, думаю, что его учтут… Там люди умные, понимают, что к чему. Ты хорошо меня понял?
— Да, — понуро прохрипел Федоров.
— Итак, мы тебя внимательно слушаем. Куда тебя направили после окончания Варшавской школы?
— Меня перевели в специальный лагерь под Краковом. Там я получил дополнительный инструктаж по разведработе в советском тылу. Там же мне дали документы, снаряжение, оружие, а потом, для окончательного инструктажа, направили в абверкоманду-102.
— Кто начальник абверкоманды-102?
— Обер-лейтенант Даллингер.
— До него был подполковник Гопф-Гойер?
— Он самый. Правда, я его не застал. Говорят, перевели на другой участок работы.
— Дополнительный инструктаж давал Даллингер?
— Да. Это он разрабатывал операцию.
— Где сейчас размещается абверкоманда-102?
— Близ Велички, на территории Польши.
— Где служит связник Антип?
— В семьдесят первой дивизии, — проговорил перебежчик, уверенно посмотрев в глаза Тимофею.
Романцев старался не выдать своего волнения.
— А точнее ты можешь сказать? Какой полк, батальон, рота…
— Обер-лейтенант Даллингер номер полка не называл. Только как-то обмолвился, что полк Антипа стоит близ села Златки.
Рядом со Златками в густом лесочке, спрятанный от случайного и заинтересованного взгляда, расположился сорок пятый отдельный инженерно-саперный полк. Бойцы проживали в землянках и блиндажах, построенных еще два года назад, когда планировалось широкомасштабное наступление.
Блиндажи были срублены из крепкого бруса, с большим знанием дела. Такие строения могут простоять не один год и способны выдержать авианалеты. Район был достаточно хорошо укреплен, первая и вторая оборонительные линии усилены долговременными огневыми точками, повсюду натыканы «ежи», эшелонированная оборона с минно-взрывными заграждениями и минными полями. В мае сорок второго никто даже не предполагал, что немцы предпримут здесь наступление, как, казалось бы, в самом неудачном для них месте — в лесостепной зоне, рассеченной глубокими оврагами. Натиск был стремительный и такой силы, что в первые же часы прорыва была смята первая линия обороны, а вторая, рассеченная на несколько частей, действовала хаотично, пытаясь хоть как-то противостоять напору.
