Панаевский даже сделал два крошечных шажка в сторону растопыренных веток, готовых к колючему объятию, но в этот самый момент почувствовал, как в самой середке позвоночника зачесалось. Скверная примета: оказался в прицеле автомата.
— А ты что такой напряженный? — неожиданно спросил молчавший до этого второй диверсант, Рубан, стоявший немного в стороне. — Что-то ты сам на себя не похож. То молотишь без умолку, как мельница, а то вдруг будто воды в рот набрал! Ты онемел, что ли? Или, может, тебе у Советов поплохело?
Ответить Панаевский не успел. Неожиданно кусты за спиной Рубана раздвинулись, и на поляну, замахнувшись автоматом, шагнул старшина Щербак. Удар приклада пришелся точно в центр затылка диверсанта. Ноги Рубана подкосились, и он неуклюже рухнул на бок, подломив под себя ногу.
На другой стороне поляны уже завязалась яростная борьба — командир диверсионного отряда Кравченко активно оказывал сопротивление, пытаясь вырваться из тесных объятий контрразведчиков, но Романцев с бойцами сбили его с ног, перевернули на живот. В отчаянном усилии Кравченко пытался дотянуться до голенища, за которым пряталась финка, но капитан яростно вжимал колено ему в спину, не давая возможности подняться; еще двое контрразведчиков держали его за голову и ноги. Сопротивление было сломлено. Диверсант глухо рычал, матерился, выкрикивал проклятия, но Романцев уверенно заламывал ему руки за спину.
— Никуда ты не денешься! — затягивал Миронов на запястьях диверсанта веревку. — Отбегался, голубчик!
— Посади его, — распрямился Тимофей.
Бойцы подняли Кравченко за ремень и посадили на траву. Второй диверсант, уже со связанными руками, продолжал лежать, понемногу приходя в себя.
— Приведите его по-быстрому в себя, у нас нет времени ждать! — сказал Романцев.
— Сделаем! — охотно отозвался старшина. Открыл флягу и брызнул спирт на разбитую голову. Диверсант негромко простонал, открыл глаза и посмотрел по сторонам. — Эти иуды все живучие!.. Чего вылупился-то? — хмыкнул старшина. — Отвоевался ты!
— Усадите их рядышком… — Бойцы подтащили Рубана к Кравченко. — Вот так… Все правильно, пусть посмотрят друг на друга, подумают малость, авось что-нибудь да вспомнят, — сказал Романцев, доставая табачок, умело и быстро свернул самокрутку. Теперь торопиться было некуда, времени достаточно, чтобы насладиться дымком. Вполне заслуженный передых! — А воздух-то какой свежий, — проговорил он, сделав первую затяжку. — Все хочу завязать с куревом, да как-то не получается. Знаешь, все из-за нервов… Вот из-за таких нелюдей, как вы, приходится дымом природу травить. А так бы стоял в лесу и дышал полной грудью! Э-эх, а хорошо-то как, мать вашу!.. Вот сидишь ты здесь, Кравченко, на траве, отдыхаешь… Думаешь о чем-то там своем… Мечтаешь! Война для тебя уже закончилась… Если что и ждет тебя, так это виселица, как предателя Родины! А мне вот еще таких прихвостней фашистских ловить нужно. Что я и делаю с большой радостью и буду дальше ловить… Пока жив! Ладно, побалакали, и хватит! А теперь отвечай на вопрос: какое у вас было задание? Предупреждаю сразу, лимит на терпение исчерпан. Ждать не стану! Начнем с тебя, — повернулся Тимофей к Рубану и отшвырнул остаток цигарки в сторону. — Ну?
— Мне ничего неизвестно, — произнес Рубан, не отрывая взгляда от земли. — Все распоряжения получал командир группы, вот с него и спрашивайте.
Романцев перевел взгляд на Кравченко — перед ним сидел матерый враг, просто так его не победить, придется потрудиться. Такой тип людей понимает только силу — грубую, беспощадную, ломающую хребет. Так хочется быть добрым, великодушным, улыбаться всем подряд, а жизнь постоянно вносит свои коррективы. Самое время доставать железную дубинку!
— Не люблю капризных… Приказываю данной мне властью, — суровым голосом произнес Тимофей, — расстрелять бывшего бойца Красной армии Василия Рубана за измену Родине… Так ведь тебя зовут? Хотя какая, в сущности, разница, под каким именем эта собака сдохнет! Выполнять приказ!
— Есть, выполнять приказ! — охотно откликнулся Щербак и скинул с плеча автомат.
— Послушайте, чего вы так сразу-то, — побелел Рубан, — ведь можно же как-то…
Короткая очередь пробила грудную клетку предателя — в стороны брызнули лоскуты маскхалата и обожженной плоти, и он тяжело упал в траву. Щербак по-деловому закинул автомат за спину.
— Итак, твоя настоящая фамилия? — обратился Тимофей к диверсанту.
— Павличенко… — побледнев, ответил тот.
— Уже лучше, вижу, одумался, — хмыкнул капитан. — Значит, Павличенко… Хрен редьки не слаще… Итак, Павличенко, повторяю еще раз, какое у вас было задание?
Диверсант нервно и сдавленно сглотнул, покосился на старшину, который, оторвав ромашку, принялся срывать с нее лепестки, загадывая на любовь. У каждого свои дела. Интересно, на кого это он гадает? Наверняка на связистку Марусю. Второй боец с интересом рассматривал немецкий нож.
— Не было никакого задания.
— Дай мне сюда финку, — повернулся Романцев к бойцу.
Тот немедленно передал капитану клинок. Вещица и в самом деле была качественной. Лезвие из крепкой легированной стали без малейшей щербинки. Ручка из темного орехового дерева, на широком заклепе герб Третьего рейха.
— Хорошая игрушка, — одобрительно произнес Тимофей, потрогав остро заточенное лезвие, — таким лезвием даже бриться можно. Что же на нем написано? Готический шрифт… «Meine Ehre heißt Treue». «Верность — моя честь», — перевел он. — Чья это?
— Того, — показал Павличенко на убитого диверсанта, валявшегося в траве.
— Теперь она ему без надобности. Только я хочу сказать, что наш красноармейский «финач» не хуже будет. Я своим «НР-40» целую дюжину таких гадов, как он, на тот свет отправил. А этим даже банки консервные открывать побрезгую. О какой чести тут написано?! — спросил Романцев и с силой воткнул клинок в бедро диверсанту.
Тот дернулся и дико взвыл:
— Ааа!!
— Это эсэсовский кинжал! Как давно ты в эсэс?! — Диверсант глухо стонал. — Отвечай, иуда! — занес Романцев руку с кинжалом для второго удара.
— Шесть месяцев, — поспешно произнес диверсант.
— Сколько же ты крови успел пролить, гадина фашистская! Теперь знаешь, как это больно, когда собственная кровушка течет! Клятву эсэс давал?! Не слышу? Громче! — пнул Романцев по раненой ноге.
— Ааа! Давал!
— Повтори мне ее сейчас, здесь! Ну?! — приставил Романцев кинжал к горлу диверсанта.
— «Клянусь тебе, Адольф Гитлер… как фюреру и канцлеру Рейха… Быть верным и мужественным… Я торжественно обещаю быть преданным тебе и назначенным тобой начальникам до самой смерти, да поможет мне Бог».
— Значит, Адольфу Гитлеру решил прислуживать, а не трудовому народу служить! Иуда! — Тимофей со всего размаха пнул в лицо диверсанту. — Я тебя здесь же сейчас прирежу, как пса шелудивого!
