— Вот тебе, гад, за царапину! — утер он со щеки кровь. — Всю крастоту испортил! Как я теперь с девками целоваться буду?
Старшина тяжеловато поднялся, без надобности отряхнул галифе и озадаченно присел на расщепленный ствол поваленного дерева. Слегка подрагивающими пальцами свернул «козью ножку». Мысли его блуждали далеко. Через какое-то время пришло осознание: не окажись сержант таким расторопным, всего этого могло не быть: ни ветерка, остужавшего лицо, ни пиликанья птиц, радовавших душу, ни дыма, которым он сладенько затянулся. Собственно, его самого тоже бы не было.
— Ну что же ты так? — укорил капитан сержанта. — Нужно было как-то поаккуратнее, что ли. У тебя же силы немерено! Объявляю тебе устное замечание!
— Так легонько же совсем, — оправдывался сержант. — Едва приложился.
Романцев наклонился и слегка постучал упавшего по щекам. Диверсант негромко застонал.
— Живой! Вот, гад! Из-за какого-то гада взыскание получать! — возмутился Сорочан. — Я бы ему еще добавил!
— А вот этого не нужно. Достаточно. Он свое получил. А вообще, молодец! — улыбнулся Тимофей.
Открыв глаза, диверсант произнес:
— Где я?
— В раю, милок! Архангелы мы, к исповеди приготовился? — весело ответил капитан.
Осмотревшись, диверсант попытался подняться.
— Лежать! — толкнул его ногой старшина. Диверсант болезненно скривился и упал на спину. — Это тебе не санаторий, с тобой тут церемониться никто не станет.
— Связать его! — приказал Романцев.
Смершевцы действовали привычно и быстро. Перевернув диверсанта на живот, заломили ему за спину руки и, не обращая внимания на его хриплый натужный рык, крепко затянули на запястьях веревку, после чего посадили на траву перед капитаном, неторопливо раскуривающим папиросу.
— Говорить будем? — пыхнул дымком Тимофей и слегка прищурился от удовольствия, в полной мере вкусив сладость ядреного табака. Ведь два часа всего прошло, как покурил, а кажется, что целая вечность миновала. Оказывается, на фронте без табачка никак нельзя! Соскучился! И теперь, наслаждаясь, пыхтел дымом. Вполне заслуженный перекур.
— Нет, — ответил диверсант, отвернувшись.
— С чего так?
— Я не грешник, а вы не архангелы, — поморщился диверсант.
— Разобрался, значит. А я уж думал, что ты поверишь.
— А потом, я ведь неверующий.
— Атеист, значит?
— Не то чтобы атеист… Но не шибко верующий.
— А может, ты еще и коммунист? — усмехнулся Романцев. — Я ведь тоже не шибко верующий. Хотя знаешь, когда над тобой разрывы грохочут, как-то невольно верить начинаешь.
— Говорить не стану… — скривился диверсант. — Не убедишь!
— Это как посмотреть… Знаешь, у меня завидный дар убеждения, но как-то не хочется к нему прибегать, когда можно договориться полюбовно. Будем считать, что я не слышал твоих слов. Терпения у меня достаточно, поэтому начнем сначала… Кто ты? Твоя фамилия, с какой целью и откуда именно заброшен на советскую территорию в прифронтовую зону? — Диверсант молчал. — Вижу, что у нас полюбовного разговора с тобой не получается. Жаль! Ну что же вы меня все время расстраиваете-то? Ну, не хочу я применять крайние меры, однако, видно, никуда не денешься, придется. Постараюсь убедить тебя быстро, а то совсем нет времени! Мне еще таких гадов, как ты, нужно сегодня вылавливать!
— Можете меня сразу расстрелять, — приподнял голову диверсант, вскинув острый подбородок. — Ничего от меня не услышите.
— Расстрелять, говоришь, — усмехнулся Романцев. — А немного ли для тебя чести получать смерть от пули? Мы на суку тебя повесим, как иуду. Старшина! — окликнул он Щербака.
— Я, товарищ капитан!
— Надеюсь, веревка в твоем хозяйстве отыщется?
— А как же, товарищ капитан, — широко заулыбался Щербак. — С превеликим удовольствием! — Развязав вещмешок, он вытащил из него пеньковую веревку. — Вот она, наша дежурная веревочка. Как говорится, как веревочке не виться, все равно конец будет! Помните, кого мы в прошлый раз на ней повесили?
— Помню, — охотно откликнулся Романцев, умело подыгрывая. — Немецкого фельдфебеля.
— А в позапрошлый раз?
— В позапрошлый раз, — призадумался на секунду Тимофей, — на лицо-то помню, а как он назвался, позабыл. Но здоровущий такой диверсант был. Мордастый!
— Все так. А вот я и звание помню, и как зовут. Повалием себя назвал! Эсэсовец он был. Шарфюрер. По-нашему это будет младший сержант.
— Ну, и память у тебя, Щербак! Тебе бы в офицерах ходить. А то и в старших! А ты у нас все старшина. Непорядок! Учиться тебе надо!
— Учиться надо бы, конечно, да времени нет. Война! Вот после войны…
— И на кого бы ты хотел выучиться?
— Геологию хотел бы изучать. Я даже книжки по геологии собираю…
— Ты меня удивляешь, никогда не подозревал у тебя такую тягу к естественным наукам. Этот Повалий тоже был такой же неразговорчивый?
— Такой же, — кивнул старшина.
— В этот раз веревку забирать не нужно. Другую найдем! Пусть висит, пока его тут воронье до самых костей не обглодает!
Сделав петлю, Щербак перекинул веревку через толстый иссохший сук, проверил его на прочность.
— Сгодится! — хмыкнул довольно и крепко затянул узел.
Диверсант безучастно наблюдал за этими приготовлениями.
— Поднимай его — и в петлю! — распорядился Романцев, отступив немного в сторонку. Отметил, что в глазах диверсанта плеснуло нечто похожее на страх, тот прекрасно осознавал, что все складывается по-серьезному. Обратного пути может не быть. — А ты что думал? Тебя тут уговаривать никто не будет! Колхоз — дело добровольное! С врагами у нас разговор короткий. Если бы ты заговорил, тогда у тебя еще оставался бы мизерный шанс выжить. Ты свою судьбу выбрал, когда немцам стал служить.
Смершевцы действовали слаженно, привычно. Было понятно, что вешать предателей для них привычное ремесло. Сколько таких иуд по всей Украине болтается… И не сосчитаешь! Веревка каждого отыщет!
Боец Миронов приподнял диверсанта, сержант Сорочан набросил ему петлю на шею.
— Не развяжется? — по-хозяйски поинтересовался Щербак, наблюдая за приготовлениями немного поодаль. — Помнишь, когда обершарфюрера вешали, чернявый такой фриц был, с крупным носом.
— Ну? — переспросил сержант Сорочан.
— Чего ну-то? Развязался узел!
— Так не страшно, все равно повесили ведь, — хмыкнул сержант.
— Повесили, — согласился старшина. — А только как-то хлопотно получилось. Он ведь тогда обгадился со страха, от него дерьмом разило! Дополнительные хлопоты вышли.
— Ну, этот, кажись, покрепче будет. Авось не обгадится!
