Окончательно успокоившись, Лариса сидела тихо, положив ладони на колени, и напоминала примерную школьницу старших классов. Сколько же таких недоучившихся ушло на фронт? Тимофей внезапно ощутил щемящую боль и буркнул:
— Платок себе забери.
— А как же вы? — удивленно спросила она.
— Ничего, проживу как-нибудь и без платка… У меня соплей нет! Ну, чего ты мнешься, забирай! Он мне без надобности. А тебе будет чем в следующий раз глаза вытирать. Так, продолжим… Ну, а как хоть зовут этого твоего таинственного майора?
— Только он не мой, — угрюмо проговорила Лариса. — Он сказал, что у него семья есть. А зовут его Трофим Павлович Надеждин.
— И что хотел от тебя этот майор Надеждин?
— Трофим Павлович велел мне подписать бумагу о неразглашении государственной тайны, со всеми вытекающими последствиями.
— Ага, значит, грозил, что сотрет в лагерную пыль, — усмехнулся Романцев.
— Про пыль он ничего не говорил, — запротестовала ефрейтор.
— Ладно, это я для красного словца. И ты, значит, подписала такую серьезную бумагу?
— Подписала…
— Что еще он говорил?
— Сказал, что в одном из подразделений служит немецкий шпион, и его задача — выявить этого шпиона, а я ему должна в этом помочь. Еще он сказал, что враг будет интересоваться минометной установкой «БМ-13». И вся информация, которая идет о ракетных установках, должна немедленно передаваться ему.
— И как он это объяснил?
— Чтобы провести более тщательное шифрование. Неужели вы мне не верите?
— Верю, девонька, — хмуро произнес Романцев. Ситуация выглядела куда серьезнее, чем показалось поначалу. — Что еще он спрашивал?
— Спрашивал про штурмовые бригады.
— Что именно?
— Интересовался, на каком участке фронта идет их концентрация.
Тимофей лишь неодобрительно покачал головой. Отдавать ее под суд было жаль. Трибунал не будет искать смягчающие обстоятельства, влепит лет десять за связь со шпионом. Но не отразить этот факт Романцев не мог. Как же спасти дуреху?
— Расскажи, как выглядел этот майор, только пообстоятельнее. И пойми, сейчас от твоих показаний зависит даже не твоя судьба, а жизнь!
— Я поняла! — мелко закивала Лариса. — Высокий он… Волосы у него светлые. Такого соломенного цвета.
— Так, годится, это уже характеристика. У него были какие-то награды?
— Орден у него есть. Трофим Павлович давно на фронте.
— Что за орден?
— Орден Боевого Красного Знамени.
— Какие-нибудь особые приметы есть? Родимые пятна, скажем, шрамы, может, ожог какой-нибудь заметила?
— Шрам у него есть, — потупив глаза, ответила девушка. — На боку. — И торопливо добавила: — У него гимнастерка порвалась, вот он просил меня ее зашить.
— Уж не с правой ли стороны? — насторожился Тимофей.
— С правой… А вы откуда знаете?
— Мы много чего знаем. А часики когда он тебе подарил? После того как ты ему гимнастерку зашила или немного раньше?
— Нет, раньше. Неделю назад.
— А часы как давно носишь?
— С позавчерашнего дня.
— А за что такой щедрый подарок, не сказал?
— Сказал… Глаза, говорит, у тебя красивые, а к ним «ходики» нужны подходящие, — потупив взор, ответила Лариса.
— А чего же ты сразу часы не надела?
— Трофим Павлович сказал не носить их пока. А вот дней через десять можно.
— А не сказал, почему именно через десять дней?
— Нет.
— А ты, значит, не удержалась и решила их нацепить? — внимательно посмотрел на девушку Романцев.
— Да, не удержалась. Сначала просто их примерила, а потом уж больно они мне понравились, и решила больше не снимать.
— Чего ты краснеешь? С женщинами такое случается. Возьми! — вернул Романцев часы. — Смотри, не потеряй, все-таки подарок.
— Спасибо, товарищ капитан, — растроганно произнесла она и улыбнулась.
— Ты мне вот что скажи, Лариса, когда твой Трофим Павлович должен объявиться? Ведь вы же с ним не навсегда расстались.
— Товарищ капитан, — вспыхнула девушка, — он не мой! Я уже говорила вам. Просто он… хороший знакомый.
— Ладно, не цепляйся к словам. Когда он объявится?
— Я не знаю, — захлопала она ресницами. — Он никогда не предупреждает. Говорит, что в настоящее время у него работы очень много по поимке шпионов, точного времени не знает, но появится на днях.
— Понятно… Занятой, значит, все за шпионами бегает! Как бы дыхалку не подорвал! Ты какой язык в школе изучала?
— Немецкий.
— Я тоже немецкий. Знаешь, как переводится ефрейтор с немецкого?
— Забыла, — слегка смутилась Егорова.
— Означает «освобожденный»… То есть солдат, освобожденный от каких-то некоторых обязанностей. Присуждается это звание рядовому составу за воинские отличия. То есть отличному бойцу! А ты у нас отличный боец?
— Да, товарищ капитан, — негромко произнесла девушка. — Стараюсь!
— Это хорошо, что стараешься… Во что я тебе хочу сказать, товарищ ефрейтор, о нашем с тобой разговоре никому ни слова! Ты меня поняла? Это для твоего же блага.
— Как же тут не понять, — совсем не по уставу ответила Лариса.
— Положено отвечать «так точно», — добродушно проворчал Романцев. — Ну да ладно, что с тобой поделаешь. Как только появится этот Трофим Павлович, ты должна нам немедленно сообщить.
— Сообщу, — пообещала ефрейтор Егорова.
— А теперь давай пойдем к писарю младшему сержанту Шабанову. Он у нас дипломированный художник. Поработаешь с ним. Расскажешь, как выглядит этот Трофим Павлович. Только постарайся быть поточнее! А с твоим начальством я договорюсь.
Еще через три часа со слов ефрейтора Егоровой был нарисован портрет майора. С серой бумаги на Тимофея Романцева смотрел худощавый мужчина с высоким лбом и волевым взглядом. Кого же он ему напоминает? Некоторое время Тимофей копался в закоулках своей памяти и, не отыскав подходящего ответа, положил рисунок на стол.
— Напечатать снимок и разослать его по всем подразделениям, — распорядился он. — Может, что и выявится.
Рисунок размножили и отправили во все подразделения военной контрразведки Тринадцатой армии.
Еще через час позвонил капитан из прокуратуры Тринадцатой армии и сообщил, что по рисунку узнал майора-штабиста Кожича из десятой зенитной артиллерийской дивизии, пропавшего десять дней назад. Тот был уличен в небрежном обращении с документами и, заметив интерес к своей персоне, незамедлительно исчез.
