И вот однажды напротив окна моей комнаты из гнезда выпал птенчик. Помню, мы уже ходили гулять на улицу в школьной форме, куртки не надевали. Это была весна. Я увидел этого птенчика и так обрадовался! Решил, что у меня наконец будет питомец. Не собака, конечно, но хоть кто-то. Я поднял его, засунул за пазуху, чтобы никто не видел, и побежал, счастливый, в свою комнату. Там выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки, выкинул из него все, чтобы птенчику там было удобно, и устроил для него домик. Потом пошел на уроки и все время сидел там как на иголках – хотелось поскорее вернуться к птенцу. Бегом прибежал в комнату из школьного корпуса после уроков и начал ухаживать за птенчиком, как мог. Сначала попытался его накормить. Накрошил хлеб и положил перед ним хлебные крошки. А он не ест. Потом стал ему хлеб прямо в клюв засовывать, он опять не жрет. Дал водички в блюдце, тоже никаких результатов. Не пьет. Я начал нервничать – без воды-то совсем нельзя, надо попить. Но в первый день он так и не попил, не поел. На следующий день я додумался, как быть – вытащил из шариковой ручки стержень, выдул из него все чернила, набрал в стержень воды и залил птенчику в горлышко. Вроде получилось. Я очень обрадовался. Хоть водой напоил, уже хорошо!
И вот в тот же вечер, на второй день, в нашу комнату без предупреждения вошла питалка – проверить порядок. Я быстренько закрыл птенчика в «домике», в своей тумбочке, чтобы она его не увидела. Но как только питалка ушла, я его снова вытащил, взял в руки, стал с ним играть. И тут дверь неожиданно снова открывается. Я думал, опять питалка, быстро закинул птенчика на его место и захлопнул ящик. Но, оказывается, это была не питалка, а мой сосед. Можно было не волноваться. Когда он ушел, я открываю ящик, беру свою птичку в руки, а у него голова – тффф – падает набок так, словно она отдельно от туловища. Висит только на коже. Оказывается, когда я птенчика закинул, он не туда, куда надо, попал и попытался выбежать. А ему ящиком голову прищемило и почти как гильотиной перебило шею. Я пытался его спасти. Дул ему в клюв через трубочку – делал искусственное дыхание. Пытался что-то там растирать, массировать. И все надеялся, что он вот-вот оживет – как герой мультика, расправит крылья и полетит. Они же вечно падают черт-те откуда, очухиваются, а потом – раз! – и оживают. Я с ним долго возился, но ничего не помогало. Как я рыдал! Просил: «Птичка, очнись! Птенчик мой, я тебя люблю!» А в конце отчаялся и подумал, может, ему надо на воздух – лучше его взять и выпустить. Открыл окно в туалете, чтобы в спальне меня никто не спалил, и подбросил своего птенчика вверх: «Лети!» А он вдруг взял и упал вниз. Шлепнулся на асфальт под моими окнами. Я побежал в спальню, уткнулся носом в подушку и плакал, плакал. А птенчик так и валялся несколько дней у нас под окнами, пока дворник его не убрал.
Мне в голову не пришло его похоронить, хотя я, конечно, понял, что он умер, бедняга. Но что тут поделаешь? К жизни птенчика было не вернуть. Я это понимал. К тому времени уже видел смерть – помимо той, самой первой крысы, которую мы еще в дошколке замочили, мы с пацанами находили дохлого крота. Вот его похоронили со всеми почестями. Даже крестик сделали из маленьких веточек и поставили над его могилкой. Мы себе воображали, что у него была семья, он вел праведную жизнь и после смерти оказался на небесах. У нас была в детском доме хореографичка, которую я очень любил, и она всегда говорила с нами о боге. Я еще расскажу об этом. Вот мы и примерили, что знали про загробную жизнь, на мертвого крота. Но кротик-то был целенький. А птенчик как-то совсем плохо выглядел там, на асфальте. Кишки наружу, голова отдельно. И я трогать его не стал.
А потом, примерно через год или, может, меньше, кто-то из старших пацанов купил и принес в детский дом мышь. Домашнюю такую, в коробочке. И я тут же начал вокруг этого семиклассника прыгать, просить, чтобы он дал мне мышку хотя бы на время, поиграть. Так хотелось, чтобы у меня было маленькое живое существо!
– Дайте мне, дайте, пожалуйста! – я прилип к хозяину мыши как банный лист. – Хотя бы подержать!
– Отстань, Гошан!
Мне уже животных не доверял никто, весь батор знал историю про птенчика. Я сам всем об этом и растрындел. Кстати, мне пацаны до сих пор тот случай припоминают. Зато моему другу Тимику разрешили с мышкой поиграть. Даже позволили унести в свою комнату – чтобы она какое-то время перекантовалась у него. Мышонок жил в коробке, и коробку эту надо было прятать либо в тумбочку, либо под кровать. И прикрывать какими-нибудь тряпками, чтобы питалки не заметили. Как только Тимик притащил к себе мышонка и спрятал его у себя под кроватью, я тут же начал уламывать его.
– Ну, пожалуйста, – скулил я, – дай мне только подержать!
– Нет, Гошан, – Тимик сопротивлялся, – ты птичку уже подержал.
– Я так больше не буду, – я не отлипал, – ну дай, пожалуйста, хотя бы чуть-чуть с ней поиграю.
– Нет.
– Тимиииик, ну ты же мне друууг!
– Ладно, – он в итоге понял, что легче сдаться, – только смотри, если будет, как с тем птенчиком, я тебя лично прибью!
Он отдал мне мышку и пошел по своим делам. Я играл-играл, развлекался с ней, а потом пришло время, когда и мне тоже надо было уйти. Я занимался в хореографической студии у нас в баторе и очень любил танцевать. До сих пор люблю, даже танцы сам научился ставить. А тогда я на всех концертах в детском доме выступал. В тот день, когда мне дали мышку поиграть, у нас была Масленица, и, само собой, надо было танцевать на сцене. И как раз пришло время переодеваться и идти в актовый зал. Но сначала я сделал своему питомцу новый домик – из железной банки из-под конфет. Эта коробка была такая красивая, нарядная. Не то, что ее прежний домик. Я проделал в этой банке дырочки, чтобы мышка могла дышать. Позаботился. А потом вдруг заметил, что мышка сильно дрожит. Явно замерзла. Но мне пора бежать вниз, в актовый зал, чтобы на сцену выходить. Я взял свою футболку, засунул ее на дно коробки, чтобы мышке тепло было. Посадил ее туда и пытаюсь крышку закрыть, а она не закрывается – слишком мало в коробке места. Пришлось футболку вынимать. А мышка все дрожит. Тогда мне и пришла идея поставить банку на батарею, чтобы мышке стало тепло. Я так и сделал и, довольный, побежал выступать. И вот мы оттанцевали перед гостями. После этого поели, как положено, блинчиков. И я бегом побежал в свою комнату проверять, как там моя мышка. Такое чувство было классное, что меня кто-то ждет! Кто-то маленький, кто пусть ненадолго, но мне принадлежит. Прибегаю, открываю коробку, а мышка в ней спит. Я начал ее теребить.
– Мышка, проснись! – говорю шепотом. – Проснись, не надо спать.
Мышка не шевелится.
– Ээй, – шепчу ей в ушко, – не спиии!
И в этот момент Тимик входит. Спрашивает меня:
– Ну, как там мышка? Все хорошо?
– Нууу, – я испуганно посмотрел на него, – не очень.
– Что такое?!
– Она что-то спит, – мне стало совсем страшно, – не могу ее разбудить.
– Ссссука! – Тимик тогда зверски разозлился. – Я так и знал! Так и знал, Гынжу, что ты с ней что-то сделаешь!
