Я пришел в колледж первого сентября весь такой деловой. Страшно собой гордился! Меня Денис в тот день прямо до колледжа подвез – они с Дианой боялись, что я, как всегда, где-нибудь заблужусь и опоздаю. И вот я пришел такой, на понтах, с кофе в бумажном стаканчике. А мне на входе охранник сразу:
– Ты чего с кофе пришел? Выкидывай стаканчик.
– Окай.
Выкинул. А сам думаю: «Нормально, теплый прием». А потом еще выяснилось, что меня не смогли определить ни в какую группу. И в списках меня нет.
– У тебя как фамилия? – спрашивает охранник.
– Гынжу.
– Г-г-г-г, – он начал все списки просматривать, которые у него там лежали, – нету Гынжу.
– Как это нет?! – я обалдел. Сам же с Дианой ходил в МПГУ, все документы мы туда сдали, договор подписали. Должен я быть!
– А, вот где ты есть, – он посмотрел в другие списки, – только в группе никакой не состоишь.
Он позвал кого-то из административного блока, пришла тетка, стала думать, куда меня определить.
– Ну что, давай его в десятую, – говорит.
Я, такой, стою, нервничаю: «Какая это десятая? Что там за люди?»
– Все нормально, – охранник меня наконец пропустил, – иди в свой кабинет.
Я поднимаюсь и еще в коридоре слышу девчачьи голоса, смех. Захожу, там сидит Наталья Александровна – наш куратор – со списками что-то там разбирается. Она мне сразу понравилась. Типа веселушка такая, молодушка. Все время улыбается. Приятная такая. Потом все собрались, и мы вышли на экскурсию по колледжу. Я, как всегда, по обычной схеме – выбрал самых, на мой взгляд, девочек-тихонь. С ними поразговаривал. Повеселился. Обошли мы колледж, вернулись в кабинет, и только тут я понял, что я здесь реально один-единственный пацан. Тридцать девчат, и один я! И я думаю: «Уау, шикаперно! Надо вот с этими и вот с теми подружиться. А еще вон с той». Глаза разбегались. Сидел, выбирал самых симпатичных. А про себя думал: «Ну и как мне сразу с вами со всеми быть? Вдруг я начну мутить с одной, но другой понравлюсь, а третья в меня влюбится? Что я делать-то буду? Реально сложненько». В голове уже рисовались всякие там схемы. Но с этим я поспешил. Девочки у нас в группе оказались серьезные.
Правда, как они потом мне признались, на первой встрече они обо мне подумали, что я голубой. У меня еще волосы такие с длинной челкой тогда были, ну и сам я парень артистичный, люблю покривляться. В общем, пипец, как плохо они обо мне подумали! Хотя первое-то впечатление у девочек должно быть о Гошке: «Вах! Вах! Вах!» А не такое. Потом с кем-то начали дружить, близко общаться, и пошло нормально. Выкинули они эту ерунду из головы. А я старался, конечно, привлечь к себе внимание всеми средствами. И дурачился, и на подоконниках танцевал, и шутки шутил. Какие-то уроки даже срывал – потому что надо, чтобы не на учителя все смотрели, а на меня! На Гошку. Мне было пофиг, что у них там есть какие-такие парни, они должны были обратить сначала внимание на меня! И где-то за месяц я стал душой компании. Уже появился свой круг.
По учебе первый год я перетаптывался, как медведь. Там шла программа 10–11 класса, и мне было пипец как тяжело. Но я уже знал, что учиться надо, и старался, как мог. Весь первый курс держал себя в ежовых рукавицах, учился. Ни пьянок никаких, ничего такого себе не позволял. Педагоги с пониманием относились. Да и я сам уже не был таким тупым, как год назад – все-таки за полгода кое-чему научился. Диана сразу же созвонилась с Натальей Александровной, они поговорили, договорились все время быть на связи. И потом Наталья Александровна со всеми преподавателями по моему поводу общалась. Очень помогала мне! Только физичка никак навстречу не шла. Она была такого маленького роста, настоящая карлица. Гнобила меня по-страшному. И вот я в конце семестра подошел к ней, потому что понимал, что будет двойка. А отчисления из колледжа я бы себе ни за что не простил. И родители бы убили, и мне самому там нравилось. В общем, сдать я не надеялся, поэтому просто решил напрямую просить. Набрался наглости и пришел.
– А можете мне, пожалуйста, поставить тройку?
– Какую еще тройку, Гоша?!
И она вместо того, чтобы что-то мне ответить, завела длинный разговор. Просто ни о чем. Я там чуть не умер слушать ее и кивать. Она рассказывала о своем сыне, о том, что он у нее такой хороший. Он сейчас журналист, ездит во многие страны, пишет статьи.
– А ты, Гоша, разве ничего не хочешь?
– Я хочу быть педагогом, – отвечаю.
– Тогда ты должен стараться!
И опять давай нахваливать мне своего сына, приводить его в пример. Рассказывать всю его жизнь, блин, от рождения. Я сижу, киплю внутри, но стараюсь этого не показывать – киваю, киваю. Меня Денис заранее проинструктировал: что бы физичка ни говорила, кивай и молчи. А на улице уже стемнело, уже восемь часов вечера. И она, такая:
– А вообще, зачем ты пришел-то?
– Можете мне, пожалуйста, поставить три?
– Аааа, три? – и она взяла зачетку и поставила. Я офигел!
– Спасибо! Спасибо! – взял зачетку и побежал, только пятки сверкали.
А на втором курсе все стало иначе. Закончилась физика, химия, математика. Начались психология, педагогика, практика в детском саду с детьми. И я расцвел.
Когда мы проходили практику, я два месяца работал в детском саду. Мне дали старшую группу. Влюбился в них с первого дня, такие они все миленькие! Беззубики. Прямо вот хотелось навсегда с ними остаться. И дети меня тоже полюбили, кидались ко мне каждое утро, обнимали:
– Георгий Васильевич! Георгий Васильевич!
Я с каждым здоровался, мальчикам руки пожимал, и начинался наш рабочий день. Каеф! Так с ними было весело! Правда, первые дни уставал страшно, приходил домой и падал без сил в кровать. А потом ничего, привык. Меня директор после практики даже позвала к ним работать, как только колледж окончу. Посмотрим, может быть, к ним в детский сад и пойду.
Глава 41
Рубикон
Пока я был в баторе, страшно боялся своего восемнадцатилетия. Жил одним днем, хотел скорее все попробовать, оторваться по полной и, главное, успеть сдохнуть к своему совершеннолетию. Чтобы не окунаться в этот кошмар: самостоятельную жизнь на чужой планете – за забором детского дома. Только в семнадцать лет, когда я уже год жил в семье, страх постепенно прошел. Я понял, что у меня есть надежная опора за спиной – родители никуда меня не выгонят, я могу жить с ними хоть до двадцати пяти лет, спокойно взрослеть. Конечно, они не дадут мне жить на всем готовом, будут постоянно теребить, нагружать обязанностями и передавать ответственность, а еще делать так, чтобы я двигался вперед. Но это и хорошо! Это и дает ребенку-сироте саморазвитие. Если бы я вышел из детского дома в восемнадцать лет, я бы не смог реализовать свои планы. Да у меня их и не было! В баторе я привык, что мне все должны и обязаны: вокруг бегали спонсоры, воспитатели, повара, уборщицы. Еда, одежда, подарки – все, как по волшебству. Все мои прихоти могли быть исполнены когда угодно: мы просили у спонсоров в подарок на Новый год крутые гаджеты, и нам их дарили. Хотели огромный плазменный телевизор, и нам его устанавливали. Все эти и многие другие блага давали спонсоры, а что не давали они, я брал сам – воровал. Потому что привык получать то, что хочу. Спонсоры думают, что таким образом, заваливая сирот дорогими подарками, они как бы помогают им получить радость в их неудачливой жизни, хотя это не так. Да, у нас были гаджеты, мы одевались в бренды, в игровой комнате у нас висел большой плазменный телевизор, но это не было реальным счастьем. Гаджеты мы продавали, чтобы купить алкоголь – попробуй сохрани дорогую игрушку в детском доме: все равно или украдут, или отнимут. Лучше сразу продать. Одежда со временем изнашивалась, или ее тоже кто-то воровал. Плазменный телевизор уже включался только для того, чтобы посмотреть футбол и попить с ребятами пивка. Все эти дорогие вещи были только иллюзией счастья и тупой игрой, а внутри нас сидела горькая обида и беспросветное одиночество. Полная апатия и отсутствие целей. У меня не было будущего, я его не хотел.
