…Сейчас она сама себя ругала за то, что нет-нет да вспоминала ту историю. Семь лет прошло, Петр за это время ни разу с Ефросиньей не виделся… А у них, Моисеевых, так все хорошо, что даже страшно.
* * *
Таксист устал ждать и посигналил.
Аня бросилась к детям, чтобы обнять их. Леша вел себя сдержанно. Ткнулся присевшей на корточки матери в грудь, похлопал по плечу и сказал «буду скучать». Удивила Элеонора. Она повисла у Ани на шее и зашмыгала носом.
– Не плачь, – попросила она, – а то я сама разревусь.
– Мне мошка в нос попала, – пробормотала Лина и отстранилась. – Ты же без нас не пропадешь?
– Все будет хорошо.
– Если папа в ближайшие дни не вернется, зови деда.
– Маме пора привыкать к самостоятельности, – улыбнулась свекровь. – Садитесь в машину, надо ехать.
Дети забрались в салон. Лина прилипла к стеклу. Глазенки грустные. Еще две минуты назад хохотала и нетерпеливо припрыгивала, а теперь куксится. Это так на нее не похоже! Девочка была скупа в проявлении чувств. Разве что на деде висла. Но Сергей Отрадов обаял и зятя, и его мать, и внуков, и даже зловредных кошек. А Аня никак не могла поверить, что достойна любви. Поэтому ей иногда казалось, что Лина относится к ней просто с симпатией и благодарностью.
Об этом она не говорила ни мужу, ни отцу. Знала, что они ей начнут вправлять мозги. Увещевать и поругивать. Но Аня выросла в нелюбви. Приемная мать, Шурка Железнова, ее лишь терпела. И то с трудом. Закрывала в шкафу, когда приводила домой мужиков. Ревновала к ним подросшую Аню. Когда та устроилась работать на винзавод, заставляла воровать для них водку. Не заступалась, если они крыли Аню матом и выгоняли за порог. На Шурку нормальные не зарились. Дебоширы да пьяницы. В школе над Аней смеялись. Из техникума выперли. Как и с завода винного – когда попалась на краже. Кто ящиками воровал, тем ничего, а она из-за бутылки полетела со своего места. Хорошо, что без последствий.
Первым человеком, который отнесся к ней по-хорошему, оказалась бабуся Элеонора Георгиевна. И тогда Ане уже двадцать три исполнилось.
Две трети жизни она прожила в нелюбви…
И до сих пор ждала подвоха.
Такси тронулось с места. Аня помахала вслед.
Она думала, что едва машина скроется из виду, слезы хлынут из глаз. Но нет, получилось сдержаться. Присев на лавку во дворе, Аня задрала голову и нашла взглядом свое окно. Данилка таращился на нее, навострив уши. Он убедился в том, что его не бросили, но не понимал, почему держат в квартире, если можно выпустить. Но выгуливать пса Аня не собиралась. Ей хотелось забраться на диван с огромным блюдом соленого попкорна и посмотреть запись с последнего (крайнего, тут же саму себя поправила Аня) семейного отдыха. Потом позвонить мужу, услышать родной голос, а уже ближе к вечеру выйти с Данилкой на улицу.
– Вы внучка Элеоноры Георгиевны Шаховской? – услышала Аня густой бас и обернулась.
В паре метров от нее стоял импозантный мужчина. В годах, но стариком его язык бы не повернулся назвать. Пожилой господин. Только так, и никак иначе.
– Простите?
– Я ошибся?
– Моя бабушка носила фамилию Новицкая.
– У Линочки было столько мужей, что всех и не упомнишь, – отмахнулся мужчина. – Я познакомился с ней, когда она была Заславской.
– В каком же это было году?
– Еще до Великой Отечественной войны.
– Выходит вам…?
– Мне восемьдесят четыре, юная леди.
– Ни за что не дала бы! – ахнула Аня и, спохватившись, сказала: – Меня Аня зовут.
– Благодарю за комплимент, – улыбнулся пожилой господин и тоже представился: – А я Андрей Геннадьевич. Мы с вашей бабушкой были соседями. Жили на одной лестничной клетке.
– Тут, в Москве? – решила проверить его Аня.
– В Ленинграде. Она приехала в Северную столицу вместе с мужем. А я там родился. На момент знакомства мне было шесть с половиной лет. Ей… Я точно не знаю сколько. Лет двадцать пять. Она детей не особо любила. Избегала меня. Что неудивительно, я ведь все время лез к ней. Обожал ее безмерно. Хотел играть с взрослой красавицей из соседней квартиры, а не с детворой со двора. Если бы не война, мы бы не подружились.
– Извините, что прерываю… Но как вы меня нашли?
– Я не искал, – мужчина опустился на лавку рядом с ней.
– Встретили случайно и сразу поняли, что я внучка Элеоноры? – Аня была наивной, но не до такой степени.
– Нет. Я все расскажу, позвольте закончить.
– Хорошо, – смиренно проговорила она.
– Мы пережили блокаду вместе с Линой. Мой отец ушел на фронт и там погиб. Ее муж, врач, тоже. Госпиталь, где он оперировал, разбомбили. Я остался с мамой, но она умерла от голода. Как и многие в нашем доме. А мы с Линой жили. Помогали друг другу чем могли. Больше она, как взрослая. Но и я в долгу не оставался. Защищал ее. В Ленинграде тогда неспокойно было. От голода люди сходят с ума и начинают вести себя как дикари. Грабежи, нападения. А я мог постоять и за себя, и за свою даму. Дрался, как бес. Охранял продукты и Лину. Из Ленинграда меня вывезли раньше. Детей эвакуировали первыми. Ее через пару месяцев. Мы потерялись надолго. Но я искал Линочку, когда повзрослел. Долгие годы.
– До сегодняшнего дня? – предположила Аня.
– Нет, что вы. Мы встретились в шестидесятых, когда я уже отчаялся когда-либо ее увидеть. У одного художника в гостях.
– Не Кон-Невского, случаем?
– О, вы знаете о нем?
– Да. И являюсь поклонницей.
– Он был потрясающим художником. И моим другом детства. Того самого, блокадного.
– И что же Элеонора? Узнала вас?
– Не сразу. Но, когда я назвался, кинулась мне на шею. Все были в шоке. Элеонора славилась своей сдержанностью, а тут такой взрыв эмоций…
– Кем вы на тот момент работали?
– Я историк и искусствовед.
– Значит, зарабатывали немного.
– Тут вы правы, – чуть смущенно проговорил он.
– Значит, Элеонора держала вас во френд-зоне.
– Где, простите?
– Дружила с вами, и только.
– А я на другое и не претендовал, – сдержанно улыбнулся Андрей Геннадьевич. – Дело в том, что я… так сказать… имею нетрадиционную ориентацию.
– То есть вы гей?
– Никак не привыкну к тому, что современная молодежь считает это нормальным. В наше время приходилось скрывать свои наклонности. Даже жениться для виду.
– Сейчас это тоже практикуется. Но вы же были влюблены в Элеонору?
– Да. Долгие годы. Но все девушки, с которыми я знакомился, ей в подметки не годились. Я сравнивал их с Линочкой, и они переставали мне нравиться. Потом познакомился с мужчиной, в котором было много того, что я хотел видеть в предмете своей любви: аристократизм, сила духа, красота. Мы стали встречаться, потом поселились под одной крышей, стали семьей… Увы, умерли не в один день. Мой любимый погиб двадцать три года назад, а я все еще копчу небо. Тогда Линочка очень поддержала меня. Если б не она, я бы с собой покончил.
