Развернувшись на каблуках, Ева прошла в комнату, где лежала ее сумка с документами и деньгами, взяла ее и ушла. В аэропорт она приехала в шикарном наряде, с прической и без чемодана. Хотела купить билет, но ближайший рейс до Москвы был только утром. Ева прикидывала, со сколькими пересадками ей придется добираться, когда к ней подошел восточный мужчина в дорогущем костюме и спросил:
– Куда вам нужно, леди?
Если бы не это обращение, Ева не вступила бы в диалог.
– В Москву, – ответила она.
– Мы летим в Дубай. Можем вас взять на борт.
– В качестве кого? – подняла бровь она. – И кто это «мы»?
– Гостя-пассажира. Из Дубая в Москву самолеты ходят чаще, доберетесь без проблем. А мы – это шейх Абдула, я – его помощник, и еще несколько приближенных лиц. Кстати, не желаете познакомиться с самим шейхом?
И она дала себя подвести к пожилому арабу с невероятно красивыми глазами и в той же степени уродливым носом, напоминающим сук дерева.
– Вы не американка, – сразу понял он. – В вас столько элегантности. Просто королева.
– Я русская.
– О-о-о… – протянул он немного разочарованно. Очевидно, о похождениях русских шлюшек, дармовых и очень дорогих, был наслышан.
– Княжна Шаховская, – гордо вздернув подбородок, представилась Ева.
– Это высокий титул? – решил уточнить Абдула.
– Если бы не революция, моя прабабушка стала бы императрицей, – не моргнув глазом соврала княжна.
Абдула поплыл, и они полетели в Дубай.
Там Ева осталась на неделю. Жила во дворце. Зализывала раны. Тешилась тем, что шейх готов был взять ее в жены. Он ни разу не позволил себе вольности. Не то что под юбку не лез, даже за руку брал, только спросив разрешения. Он видел в ней леди, и это подкупало. Пожалуй, именно Абдула помог ей легко пережить расставание. В благодарность она бы с ним переспала, да во дворце не наливали, а трезвой Ева не могла – слишком он был непривлекателен внешне. В итоге расстались друзьями.
А до Москвы она летела частным самолетом.
…Ева удалила запись в органайзере и швырнула телефон на диван.
Батыра она уже не любила. И обиды на него не таила. Бывало, вспоминала. Но не стремилась встретиться, даже когда бывала в Лос-Анджелесе. Как и узнать, чем он живет и с кем: с той ли самой спасательницей Малибу или какой-то другой барышней. Но, несмотря на все это, сегодня, в его день рождения, она вдруг захандрила.
– Старею, – тяжко вздохнула Ева и направилась к холодильнику, в котором хранила антивозрастную маску.
Жаль, такую можно нанести только на лицо, а не на чувства. Выглядеть старушкой не так печально, как ощущать себя ею.
Аня
Она готовила завтрак и удивлялась тому, что под ногами крутится только Данилка. Обычно в этот час вся четверолапая братия паслась в кухне. Но когда Аня вспомнила, что у них гостит Сергей Отрадов, все встало на свои места. Кошаки лежат в кровати вместе с ним. Юнона на подушке, уткнув морду в шею любимого человека, Авось под мышкой. Когда отец переворачивается, потревоженные сиамцы недовольно шипят, но не спрыгивают на пол, а занимают прежние позиции.
Аня не торопилась на работу, поэтому пекла блины с начинкой. На объект ей нужно было приехать к одиннадцати, а она встала в семь. Сейчас восемь. Значит, у нее еще есть два часа.
Отец приехал поздно. Самолет задержали, и он явился чуть ли не к полуночи. Есть не хотел, но согласился выпить бокал вина. Специально для него в доме Моисеевых хранилось несколько бутылок «Кокура». Это марочное крымское вино мало где продавалось, а то, что было в обычных сетевых супермаркетах, оказывалось весьма низкого качества. Тот «Кокур», к которому привык Сергей Георгиевич, Петр специально заказывал на заводе «Массандра». Ворча, что свекру не грех перейти на испанский сладкий херес или порто – по вкусу то же самое, но купить легче.
За «Кокуром» дочь с отцом обсудили ситуацию. О том, что Андрей Геннадьевич тот, за кого себя выдает, Аня узнала еще утром и сообщила отцу по телефону. На фото, приложенном к личному делу, был изображен именно тот пожилой господин, с которым она имела беседу утром. Вроде все складывалось. Но было неясно, что Савельеву понадобилось от Ани. Какое такое сокровище? Мать Элеоноры, Ксения, одарила именами собственными только гарнитур Шаховских и украшавший колье бриллиант «Слава». Остальные драгоценности из суповой кастрюли остались безымянными. А чудно`й старик настаивал на том, что предки Элеоноры по материнской линии обладали каким-то редким украшением.
– С кем из родственников твой отец поддерживал отношения? – спросила Аня у Сергея.
– Ни с кем. Все сбежали из «красной» России.
– Никого не осталось?
– Из близких – нет. А с дальними он не ладил. Те, что не смогли выехать, ненавидели большевистское правительство и ждали конца смуты. А Георгий Шаховской обрадовался революции. Поддержал новый строй. Возжелал трудиться на благо молодого пролетарского государства.
– А с некровными тоже не общался? Я о родственниках его жены, Ксении?
– Нет.
– Знаю, что она погибла вместе с родителями. Но были же еще братья и сестры, пусть и двоюродные, тети-дяди. Неужели все уехали или умерли?
– Ты сейчас пытаешься понять, общалась ли Элеонора с кем-то из родственников? Не наш папа, а именно она?
– Да, но без него она бы не познакомилась с ними, не так ли?
– Не так. Отец был идейным марксистом. Одним из первых коммунистов. С теми аристократами, что проклинали новый строй, он не общался по собственной инициативе. Не они от него отвернулись, а он от них. А Анненковы все были монархистами. После того как одного из представителей рода сослали в Сибирь за участие в восстании на Сенатской площади, остальные стали царя славить с удвоенным рвением.
– Но у бабули же была какая-то покровительница. Женщина, которая научила ее вести себя как леди. Элеонора упоминала о ней в дневниках. Явно это была не мачеха.
– Конечно нет! Моя мама была простой женщиной, деревенской. Ела ложкой. Отец приучил ее к вилке и ножу, но когда его не было рядом, она приборами не пользовалась. Сморкалась шумно. Когда чихала, не всегда прикрывала рот. Одеваться не умела. Могла шубу из котика – шик по тем временам, надеть с шалью и чесанками. А золотой брошью сколоть ситцевый сарафан в горошек.
– Значит, манерам и стилю Элеонору обучала аристократка. И, скорее всего, родственница.
– А постой-ка… – отец нахмурил брови. – Помню я какую-то полоумную. Совсем маленьким был, когда отец ее из дома гнал. Вроде Анненковой себя называла… И имя выкрикивала, когда ее выталкивали за порог… – Сергей пощелкал пальцами. – Ефросинья! Да-да, точно. Не забывай Ефросинью Анненкову, вот что орала эта тетка. Странно, стерся в памяти тот инцидент. Перепугала она меня жутко! У нас в доме никто голоса не повышал, а тут такое…
