– Ань, расслабься. Я знаю, что ты никого никогда не хочешь обидеть. Все за Петром замужем?
– Конечно.
– Да, вопрос глупый. Детки есть?
– Двойняшки. Алеша и Элеонора. В школу пойдут осенью.
– Как же я за тебя рад! А батя? Не помер?
– Типун вам на язык. Жив и здоров. Гостит у меня сейчас.
– Анют, вот веришь… Говорю с тобой и улыбаюсь.
– В свои бармалейские усы?
– Сбрил.
– Почему?
– Не надо было?
– Не знаю. Без них я вас не представляю.
– У меня же родинка была. Большая. Считай, бородавка. Я ее усами закрывал. Но врачи порекомендовали удалить. Пришлось растительность сбрить. А когда операция прошла, посмотрел на себя и подумал, а почему бы не оставить так, как есть сейчас. Жене нравится. Говорит, все равно что за другого вышла.
Из ванной показался Сергей. Она махнула ему и крикнула:
– Пап, следователь Головин звонит, представляешь? И он уже не Бармалей! Усы сбрил.
Отец ее веселья не разделил. Сухо спросил:
– Зачем звонит?
– Станислав Павлович, папа интересуется…
– Да, я слышал его слова. Переведи на громкую связь, я с вами обоими поговорю. – Аня так и сделала. – Господин Отрадов, мое почтение.
– И «наше вам с кисточкой».
– Мои ребята новое дело возбудили. По факту убийства. Угадайте, кого замочили вчера вечером?
Аня с Сергеем переглянулись. Оба почему-то подумали, что речь пойдет о старике Андрее Геннадьевиче. И удивились тому, как Головин быстро узнал, что тот являлся к Моисеевым.
Поскольку пауза затянулась, Станислав Павлович выдал ответ на свой же вопрос:
– Марка Суханского.
Услышав имя, Аня вздрогнула. Этот человек похитил ее и запер, беременную, зимой в ледяном сарае. Он говорил, что не причинит ей зла, просто подержит ее в заточении до тех пор, пока не скроется. Но Аня тогда очень испугалась. И не столько за себя, сколько за ребенка – тогда она еще не знала, что их двое. Поэтому воспоминания о проведенных взаперти часах до сих пор не оставляли ее.
– Он же в психушке, – услышала Аня голос отца. – Там его замочили?
– Суханского выпустили на свободу в начале этого года, – сообщил Головин. – А вы не знали?
– Мы не следим за судьбой Марка.
– Значит, он за вашими тоже. Потому что в противном случае вы бы знали, что Суханский на свободе.
– Он не преследовал никого из нас, если вы об этом.
– Это будет проверяться, Сергей Георгиевич.
– Понимаю. И мы спокойны. Да, Аня?
Она кивнула. Как будто Головин мог видеть этот жест.
– А почему Марк вышел раньше? – спросила она.
– Переполнены не только тюрьмы, но и психушки. Содержать преступников с диагнозами для государства накладно. Их не только кормить надо, но и лекарствами снабжать. К тому же они не работают, как зэки. Не шьют рукавицы, не изготавливают бордюрный камень или мебель. Поэтому тех, кто не представляет опасности для общества, выпускают на волю раньше срока.
– Как его убили?
– Это тайна следствия. Готовьтесь к тому, что вас вызовут в наш отдел. А если узнаете что-то полезное для нас, звоните.
– До свидания.
– Пока, Анюта. Держи хвост пистолетом!
Положив телефон, Анна напряженно посмотрела на отца.
– Не нравится мне все это, – сказал он.
– И мне. Разве бывают такие совпадения? Суханский был главным охотником за нашим фамильным сокровищем и погиб в тот же день, когда всплыли новые сведения…
– Есть у меня одна мыслишка, – задумчиво протянул Сергей.
– Поделишься?
– Попозже. Сначала кое-что проверю. Ты данные по чудно`му старику распечатала?
– Да. На столе в кабинете лежат.
– Хорошо.
– Как думаешь, нужно Головину рассказать о его визите?
– Пока ничего никому рассказывать не будем. В том числе Петру.
– Согласна. Но ты учти, дома ты меня сегодня не запрешь, я обязана быть на работе.
– Через сколько отправишься?
– Покормлю тебя завтраком, сама поем, оденусь – и вперед. Мне к одиннадцати.
– Тогда накрывай на стол, а я пока пару звоночков сделаю.
И ушел в комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Катерина
Симон явился под утро. Она слышала, как он шарахался по квартире. Сначала вздыхал и бубнил по-дедовски, потом что-то напевал, уже как подросток. Явно был пьян. До Кати все звуки доносились сквозь дремную вату. Она старалась отогнать их, чтобы спокойно доспать.
Получилось.
Екатерина Бердник пробудилась в восемь тридцать и отметила, что достаточно отдохнула. Много спать – плохо. Мало, еще хуже. А вот семь-девять часов, это самое то. Для нее точно. Она не Ленин или Наполеон, чтобы довольствоваться тремя.
Сегодня ей снова снился мужчина с седыми висками и голубыми глазами. Теперь Катя знала, кто он. Александр или Сан Саныч. Имя это она обожала хотя бы потому, что так же звали папочку. А еще ее любимого поэта Блока, писателя Дюма, певца Вертинского, актера Абдулова, дизайнера Маккуина и величайшего полководца Македонского.
Телефон кладоискателя она у Константина спрашивать не стала. Когда он пошел в туалет перед тем, как покинуть квартиру, подсмотрела номер в списке контактов его мобильного. Борисов паролил телефон не отпечатком пальца, а обычным цифровым кодом. Катя видела, как он снимает блокировку, и запомнила комбинацию: отзеркаленная буква Г, то есть 1–2–3–6–9. Элементарно, Ватсон.
Память на числа у Екатерины была отменной. Номер она запомнила сразу же. Но звонить пока не собиралась – слишком рано. Некультурно беспокоить незнакомцев до девяти часов утра. И после десяти вечера. Поэтому Катя отправилась на кухню, чтобы позавтракать. Но не смогла заставить себя проглотить даже ложку творога. Пришлось ограничиться кофе. Выпив чашку, Катя глянула на часы – без десяти девять. Время совсем не движется…
И она решила плюнуть на условности. Схватила телефон, набрала заветные цифры.
– Да, – услышала Катя после третьего гудка.
– Доброе утро.
– Доброе.
– Меня зовут Екатерина. Я очень хорошая знакомая Константина Борисова.
– Не знаю такого.
– Но вы вчера с ним встречались. У моего дома. Это в центре… На Лубянке.
– А… – Повисла короткая пауза. – И что?
– Вы не знали имени заказчика?
