Фергусон слез с кровати и сгреб деньги со стола. Не хочу я ваших вонючих денег, сказал он, сминая купюры в кулаке. Ни одного чертова франка.
И затем, все еще голый, подошел к северному краю комнаты, открыл обе половинки длинного двойного окна, шагнул на балкончик и швырнул ком банкнот в холодную январскую ночь.
5.4
Ему было восемнадцать, а ей шестнадцать. Он начинал учиться в колледже, а она – в младшем классе старшей школы, но прежде чем он потратил еще времени на раздумья о ней, прежде чем уделил еще одну секунду на то, чтобы вообразить возможное будущее, какое им суждено или не суждено однажды разделить, он решил, что настал момент, чтобы подвергнуть ее испытанию. Испытание это три года назад не выдержала Линда Флагг, а вот Эми Шнейдерман и Дана Розенблюм выдержали обе. Те две были единственными девчонками, кого он когда-либо любил, и хотя любил он обеих по-прежнему, но по-разному, Эми теперь была его сводной сестрой и никогда не любила его так, как ее любил он, а Дана, пусть и любила его больше, чем он когда-либо заслуживал чьей бы то ни было любви, – Даны больше не было, она жила в другой стране, навсегда исчезла из его жизни.
Он знал, что во всем этом есть какое-то безумие, шаткая логика четырех утра в этой мысли – что он может развеять проклятье смерти Арти тем, что влюбится в сестру своего мертвого друга, но там не только это, твердил он себе: было еще и подлинное влечение ко все более прелестной Селии, которая вся пошла в своего тощего отца и не имела никакого генетического сходства с крепкой, тучной матерью, но сколь красивой бы Селия ни становилась и сколь бы ни бесспорно остер был у нее ум, Фергусон ни разу не оставался с нею наедине – ни единого разу с самого дня похорон не разговаривал он с ней, при этом не беседуя с ее родителями, и по-прежнему оставалось непонятным, из какого теста она слеплена: была ли она рассудительной и послушной девочкой среднего класса, кто тихонько сидела за столом на ужине, когда в Нью-Рошель приезжал Фергусон, или же личностью, обладавшей духом, в ком было такое, что заставило бы его хотеть начать за нею ухлестывать, когда придет время.
Испытание он называл «Экзаменом посвящения Горна-и-Гардарта».
Если первое посещение автомата заворожит ее так же, как и его, поскольку все его школьные любови были примерно ее возраста, то дверь останется открыта, и он и дальше будет думать о Селии и ждать, пока она подрастет.
Если ж нет, дверь захлопнется, и он бросит эту глупую фантазию о попытках исправить несправедливости мира и никогда больше не задумается о том, чтобы дверь эту открыть.
Он позвонил ей домой в Нью-Рошель в четверг после Дня Труда. В Принстон ему не нужно было ехать еще две недели, но бесплатные школы уже работали, и он надеялся, что Селия в субботу будет свободна, чтобы отправиться с ним на дневное свидание, а если не в эту субботу, так в следующую.
Когда Селия сняла трубку и услышала его голос, она решила, что он хочет поговорить с ее матерью, условиться насчет следующего ужина у них дома. Она едва не отошла от аппарата прежде, чем он успел выпалить, нет, ему хотелось поговорить именно с ней, и, спросив, каково ей опять вернуться в школу (так себе) и какие предметы в этом году она выбрала – биологию, физику или химию (физику), он спросил, не захочет ли она встретиться с ним в Манхаттане в эту субботу или в следующую – пообедать и сходить в кино или в музей, или еще чего-нибудь сделать, что ей захочется.
Ты, конечно, шутишь, сказала она.
С чего бы мне шутить?
Ну, просто… ладно, проехали, неважно.
Так и?
Да, я свободна. И днем в эту субботу, и днем в следующую.
Давай тогда в эту.
Хорошо, Арчи, в эту субботу.
Он встретил ее на вокзале «Гранд-Централ», и, поскольку не видел ее последние два с половиной месяца, его приободрило, до чего хорошенькой она сейчас выглядела: гладкая, как кленовый сироп, кожа чуть потемнела после солнечного лета в Нью-Рошели, где она работала младшей вожатой и инструктором по плаванию в дневном лагере для маленьких детей, отчего зубы у нее и белки глаз сияли с еще большей ясностью, а простая белая блузка и текучая лазоревая юбка, которые она надела в тот день, были ей к лицу, решил он, равно как и розовато-красная помада, какой она накрасилась, что прибавляло еще один мазок цвета к общей картине белого, синего и коричневого, а поскольку день стоял теплый, она подобрала темные волосы до плеч и заколола узлом танцовщицы, от чего ее длинная, изящная шея оголилась сзади, и общая картина так поразила Фергусона, пока Селия шла к нему и пожимала ему руку, что пришлось себе напомнить, что она по-прежнему для него слишком юна, это у них всего-навсего дружеская встреча и не более того, и помимо этого начального рукопожатия и того, которым они обменяются в конце дня, он не должен, ни при каких обстоятельствах, даже думать о том, чтобы распустить руки.
Я вот, сказала она. А теперь скажи мне, зачем я здесь.
Пока они шли по городу к северу, от Восточной Сорок второй улицы к кварталу между Шестой и Седьмой авеню по Западной Пятьдесят седьмой, Фергусон пытался объяснить, что подвигло его ей позвонить ни с того ни с сего, но Селия оставалась скептична, ее не убеждали истории, что он ей рассказывал о том, почему ему захотелось ее увидеть, качала головой, когда он выдавал брехню вроде: я скоро уеду в колледж, и у нас не будет особых возможностей видеться с тобой этой осенью, на что она отвечала: С каких это пор видеться со мной для тебя важно? – вроде: Мы же друзья, нет, так разве этого не достаточно? – на что она отвечала: А мы друзья? Вы друзья с моими родителями, может, ну, вроде друзей, но ты за последние четыре года сказал мне в общей сложности сотню слов, так с чего бы тебе болтаться с человеком, про которого ты хорошо если знаешь, жив он или нет?
В девчонке есть дух, сказал себе Фергусон, уж это-то ясно, так что с этим разобрались. Из нее получилась гордая, проницательная девушка, которая не боялась высказывать, что у нее на уме, но вместе с этой новообретенной уверенностью в себе она также обзавелась талантом задавать вопросы, на которые не существует ответов, по крайней мере – таких, какие он мог бы ей дать, не опасаясь выглядеть полоумным. Как бы дело ни обернулось, ему придется избегать упоминания Арти в их дискуссии, но теперь, раз она бросила вызов его мотивам, он понимал, что ему придется сочинять что-нибудь получше тех неуклюжестей, какие он ей до сих пор скармливал, правдивые ответы, всю правду обо всем до единого, кроме ее брата, и потому он начал сызнова – сказал, что позвонил ей тем вечером потому, что ему честно хотелось ее увидеть, что на самом деле так и было, и причина, почему ему хотелось ее увидеть наедине, – в том, что у него такое чувство, что им пора установить их собственную дружбу один на один, вне зависимости от ее родителей и дома в Нью-Рошели. По-прежнему неохотно воспринимая любые его утверждения как хотя бы отдаленную или возможную правду, Селия спросила, к чему ему так напрягаться, с чего б ему хотелось провести даже миг своего времени с ней, обычной старшеклассницей, когда он уже на пути в Принстон, и вновь Фергусон дал ей простой, правдивый ответ: Потому что теперь она взрослый человек, сказал он, и все стало иначе, и дальше отныне будет все так же иначе. Она впала в ошибочную привычку глядеть на него снизу вверх как на человека намного ее старше, но календарь показывает, что между ними всего два года разницы, а совсем скоро эти два года перестанут считаться, и они превратятся в сверстников. Для примера Фергусон заговорил о своем сводном брате Джиме, который старше него на полных четыре года, однако один из самых близких его друзей, считает его абсолютной ровней себе, и вот теперь, когда Джим провалил свою военную медкомиссию из-за неверно диагностированных шумов в сердце и выбрал заниматься научной работой в Принстоне, отчего они окажутся одновременно в одном студгородке – с этим очень повезло, – и планируют видеться как можно чаще и даже на весну или начало лета взялись прикидывать совместный поход: отправиться из Принстона в Кейп-Код пешком, всю дорогу до самого северного кончика мыса, ни разу не сев ни в машину, ни в поезд, ни в автобус и уж ни в коем случае не сев на велосипед.
