Возможно, Роган еще долго бы рассуждал о правилах поведения, но его остановил Гайнош.
– Пора ложиться. Завтра рано вставать, – сказал он.
– А разве… Мы не летим за Мэй? – Роган удивленно поднял брови, и колечко-пирсинг блеснуло, отражая свет очага.
– Мы не летим. – Отец покачал головой. – Я думаю, что Мэй взяла с собой все ключи. Я искал их, я обошел весь пригорок, на который она поднималась. Я перекопал там все, каждую кочку, под каждым кустом. Или она забрала с собой ключи от девяти серверов и сейчас управляет Белой пристанью, или она их так спрятала, что никому не найти.
– И мы потому не полетим за ней? – уточнил Роган.
– Я сходил к Тхану. Я поговорил с ним. – Гайнош устало опустился на камень около очага. – Тхан сказал, что так лучше. Что если Люк вспомнил про свою Мэй, значит, у него есть шанс. Не все потеряно, и он сможет снова стать самым обычным человеком. И потому лучше им не мешать. Так что утром мы летим к Небесным людям. Сначала за мьёками, потом к Небесным людям.
И все решили укладываться спать.
Ейка и Гимья уже сопели, свернувшись калачиками около мамы, Нгака собирала около себя все подушки, до каких удавалось дотянуться. Ник и Жак немного повозмущались, что, мол, если мы знаем, где Люк, то надо лететь к нему. У него, мол, там полно драконов, чего упускать время.
Еника сказала, что у них и у самих есть драконы и нечего ворчать. Завтра полетят помогать Гайношу, займутся делом, поэтому сейчас надо отдохнуть.
Тигаки улеглась рядом с сестрами и какое-то время слушала разговоры Гайноша с матерью. Взрослые говорили тихо, мама успокаивала отца Мэй, заверяла, что с его дочерью все будет в порядке и не стоит слишком волноваться.
– Люк ее любит, Гайнош, он вернулся за ней. Он позаботится о Мэй-Си.
Гайнош угрюмо молчал.
Конечно, он же не скажет маме, что ее сын сошел с ума и хочет только убивать. Тигаки не рассказывала никому, как Люк нападал на них в пустыне. Не рассказывала, какой яростью искажалось его лицо и как он без раздумий отшвырнул сферу с сестрой и любимой девушкой. Хотя он видел их! Увидел и узнал!
Тигаки, конечно, не сильно злилась на него, он же брат все-таки. Пусть и сдуревший, но брат. Поэтому утешала расстроенную Мэй и сама не теряла надежды. Но сейчас, лежа в темноте и прислушиваясь, как Гайнош бормочет: «Как она могла? Как она могла так поступить?», Тигаки вспоминала страшное, жуткое слово, которое услышала от Тхана.
Бьярнатль. Песок.
Каждый раз, когда это слово звучало, когда вспоминалось и прокручивалось в голове, перед глазами возникали сыплющиеся песчинки. Медленное падение желтых, полупрозрачных песчинок – и мир застывал. Замедлялось движение, утихали звуки. Все внутри напрягалось, и Тигаки как будто теряла себя. Как будто исчезала, растворялась в пространстве.
Что чувствует Люк, когда слышит это слово? А в том, что он его слышит, Тигаки не сомневалась.
3
Ночью ей приснился сон.
Она видела огромное дерево, достающее ветвями до неба. Его широкие листья давали густую тень, а толстые корни выглядывали из-под почвы, словно змеи. Гладкая кора с витиеватыми узорами постоянно меняла цвет, то становясь ослепительно-белой, то темнея до густого серого.
Дерево казалось таким большим, что Тигаки не могла рассмотреть неба за его ветвями. Она видела только листья, ветки и тонкие усики воздушных корней. Дерево двигалось, его листья все время шевелились, кора менялась, и почва около него бурлила, то вспучиваясь, то проваливаясь.
Тигаки подняла голову, посмотрела вверх и закрыла глаза, наполняясь этим невероятным, нереальным шепотом, этими таинственными звуками, которые исходили от дерева. Казалось, листья силятся что-то сообщить, сказать, донести до Тигаки, но никак не могут подобрать подходящие слова.
К щекам Тигаки прикасался ласковый ветерок, под пальцами теплела гладкая кора дерева, и мир вокруг удивительным образом наполнял гармонией душу.
Все хорошо. Все славно. Мир прекрасен. Жизнь прекрасна.
Мы все живем, дышим, двигаемся. У каждого есть предназначение. Каждый должен создать что-то свое, особенное. Посадить дерево, приручить дракона. Построить дом, нарисовать картину. Родить ребенка.
И только предназначение роботов – нести смерть.
В одно мгновение тишина лопнула, а пространство взорвалось. Из-под земли вылезли огромные уродливые машины, которые набросились на дерево. Спилили его, обрубили живые ветви, содрали кору. Ствол разделили на доски и сложили на огромные тягачи.
Тигаки видела, что и сама помогала обрубать ветви, устроившись в одной из машин. Она деловито двигала рычагами и представляла, сколько всего полезного получится из твердой, гладкой и невероятно красивой древесины.
Бьярнатль.
Это слово звучало в пространстве, заглушая все мысли, которые навевало дерево.
Больше некому было напоминать о предназначении. «Бьярнатль» – и Тигаки стала послушной, а мысли в голове превратились в гладкие доски, которые надо было загрузить в перевозку.
Никто не творит.
Никто не создает.
Все убивают.
И сыплется песок…
4
– Перестань, Тигаки! Ты с ума сошла, что ли… убери свои руки, девчонка глупая…
Горячий шепот наконец остановил кошмар, и Тигаки проснулась, вся мокрая и взъерошенная.
Темнота пещеры показалась непроницаемой, и захотелось хотя бы на мгновение увидеть свет.
– Кто тут? – прошептала Тигаки, пытаясь подняться.
– Ты пихалась, как бешеная. Это я, Роган… – раздался шепот над самым ухом.
– Что ты делаешь около меня? – возмутилась Тигаки, пытаясь собрать волосы в одну косу.
– Я не спал. А все спят. Я взялся дежурить, нельзя засыпать и оставлять пещеру без охраны. Мы с Гайношем так договорились. И вот я себе сижу на пороге, смотрю на звезды, как слышу: кто-то возится, шепчет что-то… Ерунду какую-то. И вот я тебя разбудил.
– Я сама проснулась, – буркнула Тигаки, поднимаясь.
Она решительно добралась до выхода и вдохнула прохладный, приятный воздух, пахнущий листвой и водой с реки. Перед глазами все еще клацали железные клешни машин, и казалось, что откуда-то тянет свежей древесиной и машинным маслом. Горячий, неприятный запах.
– Что тебе снилось? – проговорил за спиной Роган. – Садись, чего стоять? Все равно вряд ли уснешь теперь…
– Откуда ты знаешь? – не очень приветливо проворчала Тигаки.
– Мне тоже снились кошмары после гибели отца. Я летал с ним с малышового возраста. Три Буймиша успели подняться в зенит, когда отец посадил меня в седло перед собой. Надо было сражаться, добывать еду. Я оставался на карауле, когда отец спускался в Города. А уже когда подрос, то видел, как отца пронзили мечами ополченцы. Я был на драконе и потому снялся с места и успел улететь. Но видел, как голова отца катилась по каменным плитам. Прямо глазами по плитам…
