– Кое-что? – переспросил Никлас.
– Священную клепсидру
[2], – ответил старик настоятель, загадочно улыбаясь. – Сокровище нашего монастыря.
С этими таинственными словами он вышел из зала и засеменил в сторону часовни, куда с разных сторон медленно тянулись остальные монахи.
Глава пятая
Пожалуй, настало время ненадолго прервать нашу историю и рассказать поподробнее о Мимси Покет.
Хотя бы то немногое, что о ней известно.
Раннего детства она совсем не помнила. У неё не было ни семьи, ни дома.
Её первые воспоминания – это монахини в белых чепцах и просторные мрачные комнаты сиротского приюта. Из кранов там лилась ледяная вода, а спальня отапливалась чугунной печкой, похожей на присевшую жабу.
Зарешеченные окна приюта выходили на улицу маленького провинциального городка с непроизносимым названием, недалеко от границы. Как она сюда попала? Мимси не знала. Она не знала в жизни ничего, кроме этого приюта.
Другие девочки иногда вспоминали родителей, которых потеряли, и шептались тихонько, чтобы монахини не услышали. Чаще всего это бывало вечером, в тот страшный час, когда опускается ночь и чувствуешь себя особенно одиноким. Мимси слушала их с интересом. Слова «мама» и «папа» ничего ей не говорили. Она была найдёнышем – вот и всё, что она о себе знала. И это давало повод остальным, тем, кто помнил родителей, над ней насмехаться.
Кроме того, Мимси была самой младшей – крошечной молчаливой девочкой с огромными глазами и слишком тонкими руками и ногами. У неё отнимали хлеб в столовой. На неё сваливали вину за все проступки, и она сносила за других наказания и выполняла за них самые сложные задания.
«Только попробуй проговориться сёстрам…» – шептали девочки ей в спину и щипали за бока – как бы в шутку. Она молчала. Она терпеливо сносила издевательства и никому не жаловалась.
В монахинях милосердия было ненамного больше. В приюте ничему не учили. Если не считать перерывов на три приёма пищи, воспитанницы дни напролёт драили помещение, стирали, гладили и работали в огороде, окружённом глухими стенами, за которыми начиналась улица. Вечером все занимались шитьём и плетением корзинок для дам из города. Монахини не могли позволить девочкам-сиротам бездельничать. Когда те вырастут, возможно, кто-нибудь возьмёт их к себе на должность горничной или сиделки. А до этого они прислуживали монахиням за столом, прибирались в комнатах и к ночи прогревали их простыни с помощью особых грелок, наполненных горячим углём.
Конечно, у сестёр были свои любимчики, а у любимчиков – свои козлы отпущения, которых выбирали из новеньких или самых слабых.
В семь лет Мимси, которая до сих пор терпеливо сносила все унижения, воткнула вилку в руку старшей девочки, которая ради смеха плюнула в её тарелку.
Неожиданный бунт дорого ей обошёлся. Сёстры высекли её и потребовали, чтобы она попросила прощения у своей мучительницы. Мимси отказалась. Тогда девочку заперли, лишив еды, на три дня и три ночи в комнате без окон, которую использовали для усмирения самых упрямых воспитанниц.
Всё время заточения Мимси тщательно изучала замок. А когда её наконец выпустили, потеряла сознание от голода.
Через месяц она вывихнула плечо девочке, которая была раза в три её больше. Та, полагая, что Мимси спит, пыталась отрезать ей косу, доросшую чуть ли не до колен. Мимси, стиснув зубы, вернулась в комнату наказаний.
Когда срок её заключения истёк и за Мимси пришли, дверь была заперта, но девочки внутри не оказалось.
Так началась долгая череда побегов. Каждый раз пойманную Мимси возвращали в приют. Чего только не перепробовали сёстры, чтобы заставить её покориться: сажали на чёрствый хлеб и воду, били кнутом, брили налысо, запирали на двойной оборот ключа… Напрасно.
Благодаря шитью руки Мимси стали настолько ловкими, что ни один замок не мог устоять. Многочисленные воспитательные походы за водой и дровами сделали её невероятно сильной для существа столь юного и миниатюрного. Другие воспитанницы теперь боялись Мимси. Монахини мечтали поскорее избавиться от строптивой девчонки.
Некоторые семьи из тех, что по воскресеньям посещали церковь, так далеко заходили в своих благотворительных порывах, что брали к себе сирот. В награду за щедрость эти богобоязненные граждане получали бесплатную служанку и вдобавок – денежное пособие, которое епархия ежемесячно выплачивала на содержание брошенных детей.
В десять лет Мимси попала в одну фермерскую семью. Там она спала в тёмной кладовке размером с крысиную нору, поднималась на рассвете, чтобы разжечь очаг, задать корм животным и выполнить множество разнообразной работы по дому, ради которой её, собственно, и взяли.
Долго она там не задержалась. В один прекрасный день, когда благодетель занёс над нею хлыст, Мимси перерезала ему подтяжки кухонным ножом.
Девочку поспешно вернули в приют.
– Ну, что с тобой делать, неблагодарная?! – застонали сёстры, вновь увидев её.
Потом удалось подыскать приёмную семью в городе. Эта бездетная пара жила на втором этаже особняка. Мужчина был судьёй. Его жена посвящала свой досуг благотворительности.
«Улыбка Мимси станет лучиком света в нашем доме», – сказали они монахиням, забирая девочку, согнувшуюся под тяжёлым рюкзаком.
Они поселили её под самой крышей, в крошечной чердачной каморке без воды и отопления, попасть в которую можно было только с чёрной лестницы. Мимси помогала служанке: мыла полы и начищала столовые приборы так, что эта самая служанка могла рассматривать в них свой длиннющий нос.
Ещё её научили прислуживать за обедом, в переднике и кружевном чепце. Очень скоро она умела подавать блюдо одной рукой, держа другую за спиной. Судья и его жена угощались, беседуя друг с другом и не обращая на девочку ни малейшего внимания.
Дождавшись торжественного вечера, когда приёмные родители созвали гостей, Мимси изящно опрокинула тарелку рыбного супа на колени хозяйки.
И её снова отослали в приют.
Было бы утомительно перечислять все места, где она перебывала. Однако в последней семье оказался ещё один приёмыш – тощий мальчик с большой головой, которого звали малыш Швоб.
Он уже около года жил у капитана Хоффмана, вдовца, человека твёрдых правил, который один воспитывал четверых сыновей. Если бы не эти четверо, жизнь Мимси у капитана была бы даже терпимой. Но рыжие Хоффманы – возможно, из-за того что потеряли мать – имели привычку отыгрываться на тех, кто ещё несчастнее.
Сначала они не знали, как вести себя с Мимси. И в её присутствии только глупо ухмылялись и краснели. Зато малыша Швоба братья частенько использовали как боксёрскую грушу.
