По залу пробежал шепоток. Неужели брат Грегориус, вопреки ожиданиям, станет испрашивать помилования?
Монах обхватил ладонями молитвенник, словно искал вдохновения в священных словах.
Когда он снова заговорил, голос его свистел, словно хлыст.
– И всё же закон есть закон. Полковник Блиц должен быть наказан со всей суровостью. Но важно, чтобы его преступление не заставило вас забыть о главном виновном.
Его голос взвился ещё выше, когда он, взмахнув рукавом, указал на Свена Мартенсона.
– Да, я обвиняю этого человека в том, что он забрался на самый верх лишь для того, чтобы разрушить наше государство! Я обвиняю этого человека в том, что он организовал встречу в Смолдно исключительно для того, чтобы отправить великого герцога в ловушку! Я обвиняю этого человека в том, что он добился расположения государя только для того, чтобы его предать! Я обвиняю этого человека в том, что он хладнокровно спланировал убийство нашего правителя и отдал письменное распоряжение о нападении на великого герцога, составленное на официальном бланке канцелярии, и орудием своего мерзкого злодеяния избрал полковника Блица!
Он наконец опустил руку. Голос его окончательно треснул.
– Все доказательства – в этой папке, ваше величество, – договорил он уже почти неслышным шёпотом. – Мощные доказательства, неоспоримые. Это не вы приговорите Свена Мартенсона к высшей мере наказания: покушаясь на вашу жизнь, он сам подписал свой смертный приговор.
Последний взгляд, который он бросил на бывшего советника, был исполнен печали. Словно взгляд отца, не сумевшего уберечь сына от погибели и теперь вынужденного подвергнуть того тяжёлому наказанию, разрывающему на части его сердце.
С этой финальной театральной гримасой он вернулся на место и тяжело опустился в кресло. Надо сказать, что образ страдающего отца удался ему даже лучше, чем образ обвинителя, преисполненного праведным гневом.
Залу понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя после этой пламенной речи. Сказанное было чудовищно, непостижимо. В галерее тоже задержали дыхание.
Настала очередь Свена Мартенсона. Он поднялся.
Он держался очень прямо, но обеими руками опирался на стол.
– Обвиняемый, вам есть что сказать в свою защиту?
Мартенсон отказался от услуг адвоката, полковник Блиц последовал его примеру. Обвинения, предъявляемые им, были настолько абсурдны, что они планировали легко стряхнуть их с себя, точно пылинку. Однако теперь, когда им стало известно, насколько опасен противник, уверенности у них поубавилось.
Великий герцог смотрел на свои руки в перчатках, чтобы не встретиться взглядом с бывшим советником.
– В мою защиту? – переспросил Мартенсон, будто поражаясь абсурдности вопроса. – Разве я не обеспечил себе защиты тем, что сделал для этой страны? С тех пор как его величество назначил меня своим советником, разве я не служил верой и правдой интересам короны и государства? Разве не защищал государя от интриг и коварных происков врагов? Разве не трудился день и ночь во имя благополучия жителей Сильвании? Пусть любой из присутствующих здесь, даже кто-нибудь из злейших моих противников, попробует доказать обратное.
Он говорил медленно и сосредоточенно, подобно игроку, который методично, ход за ходом, отбивает карты.
– Мои действия говорят сами за себя, – продолжал он. – Обвинять меня в заговоре не просто смешно. Это – оскорбление здравого смысла, которое странно слышать из уст человека, называющего себя духовным лицом… Следует признать, – продолжал он после небольшой паузы, – что брат Грегориус – очень красноречивый прокурор. Его обвинительная речь звучит исключительно правдиво. Брат Грегориус сам был в Смолдно. Он не только стал свидетелем покушения, он ещё и спас жизнь государю, прежде чем обнаружить документ, называющий имя виновного.
Мартенсон с восхищением покачал головой.
– Хотя… – продолжил он, вдруг резко повернувшись к своему обвинителю. – Правильно ли называть вас братом Грегориусом? Ведь вы на самом деле не вполне монах, не так ли? Вы ведь, кажется, послушник при монастыре? То есть всё-таки светское лицо, и к тому же – человек без прошлого, которого монахи Смолдно, верные традиции гостеприимства, подобрали в лесу и из милости приняли к себе. Кажется, я ничего не напутал?
Брат Грегориус, погружённый в чтение молитвенника, не соизволил поднять глаз.
Мартенсон продолжал всё тем же ровным тоном:
– Таким образом, технически вы не должны пользоваться преимуществами духовного сана, в который вы себя несколько поспешно посвятили. Это неприятно, согласитесь. Как может многоуважаемый суд поверить вашим словам, если мы даже толком не знаем, кто вы такой?
На этот раз брат Грегориус зашевелился. Он сполз на самый край стула и стал похож на хищника, приготовившегося к прыжку.
– Настоятеля монастыря вы уверяли, что потеряли память, что не знаете, кем были раньше и какое ужасное происшествие привело вас к тяжёлой амнезии. Если суд позволит, я бы с радостью помог восстановить некоторые эпизоды того самого прошлого, которое вам никак не удаётся вспомнить самому…
– Пусть замолчит! – крикнул брат Грегориус, стукнув кулаком по столу. – Обвиняемый пытается отвлечь внимание суда нелепыми выдумками!
– Господин Мартенсон, – бесцветным голосом перебил великий герцог. – Надеюсь, вы понимаете, что делаете. Продолжайте, пожалуйста.
Это были первые слова, которые он произнёс с начала судебного заседания.
Свен поблагодарил его коротким поклоном и продолжил:
– Тогда поговорим о вашем прошлом, брат Грегориус. Давайте рассуждать вместе: кому хватило бы познаний в дипломатии, чтобы мастерски провести церемонию подписания мирного договора между двумя соперничающими государствами? И кто имел доступ к официальным бланкам государственной канцелярии, с помощью которых состряпана грубая подделка, якобы мой приказ, лежащий в основе вашего обвинения?
Брат Грегориус поднялся, задыхаясь от гнева:
– Кого здесь сегодня судят? Изменник Мартенсон, похоже, совсем потерял голову!
По залу прокатился удивлённый гул. Судьи, склонившиеся к великому герцогу, похоже, сами растерялись от неожиданного поворота событий.
И только Мартенсон по-прежнему сохранял самообладание и с упорством шахматиста продвигал по доске свои фигуры.
– Ответ очень прост, брат Грегориус, раз уж вы решили, что теперь люди должны называть вас этим именем. Кто, как не бывший государственный деятель, свергнутый и жаждущий мести, способен организовать мистификацию подобного масштаба?
На этот раз настала очередь Свена Мартенсона указать на противника обвиняющим перстом.
– Рана, обезобразившая ваше лицо, обманула не всех. Сейчас я представлю вам свидетеля, который вас разоблачил. И не просто разоблачил: вы сами раскрыли ему своё истинное имя, прежде чем сбросить с поезда, идущего на полном ходу.
