Она стояла перед длинным сверкающим лимузином, за рулём которого сидел Вадим, и уже держалась рукой за открытую дверь.
– Не обижайся на меня. Так нужно, понимаешь?
Никогда ещё он не видел её такой красивой.
На ней была короткая серая шубка с капюшоном, отороченным белым мехом, который большим пушистым сугробом лежал вокруг её щёк, мокрых от слёз.
– Если я этого не сделаю, я никогда себе не прощу. Она написала мне. Она меня ждёт.
Магнус не взял письма, которое Мимси протягивала ему. Зачем? Он и так знал, что там. Он понял это в ту секунду, когда увидел сломанную брошку Чёрной Дамы, приколотую к задней стороне конверта.
– Она сразу мне написала, как вернулась на Дачу. Я хотела сжечь письмо. Но не смогла. Она меня узнала, понимаешь? В тот вечер, о котором я тебе рассказывала, она поняла, что это я. Сначала она не хотела в это верить, но потом нашла мой приют. Сёстры ей всё рассказали.
Жёсткий конверт в её варежке казался Магнусу куском стекла, который разрезает ему грудь.
– Я очень долго носила его в кармане, не распечатывая. Оно мне прямо кожу прожигало. И вот как-то утром я попросила госпожу Карлсен…
Самой ей бы ни за что не разобрать беглый почерк Алисии Оппенгейм. Она узнала там только собственное имя, слово «мама» и ещё одно: «Жду».
– Скажи, что ты на меня не обижаешься, пожалуйста.
– Я на тебя не обижаюсь, Мимси.
Он сам отдал бы всё на свете за такое же письмо. Письмо, в котором говорилось бы, что его мама не умерла. Что Элиза Миллион ждёт его где-то там, неважно где. Что есть такое место, куда уходят люди, которых мы теряем, где они навсегда остаются такими, какими мы их помним.
– А Тигр? – вдруг не к месту спросил он, будто это имело какое-то значение.
– Я забираю его с собой. Это не городской кот.
Магнус выдавил из себя подобие улыбки.
– Тебе тоже будет гораздо лучше там. На Даче. Со всеми остальными.
– Мне плевать на них.
– Ну, хорошо. С мамой.
– Может, у нас ничего не выйдет. Я её совсем не знаю, понимаешь, а она – меня. Но я должна попробовать, иначе я, кажется, умру.
– Я очень рад за тебя, Мимси, честное слово.
– Тогда почему ты такой несчастный?
– Потому что я тебя больше не увижу. И потому что ты чуть не уехала, не дождавшись меня…
– Если бы я ждала слишком долго, я бы не нашла в себе силы уехать. Но и уезжать, не попрощавшись с тобой, я тоже не хотела.
– Держи, – сказал он, вспомнив про свёрток, который вручил ему Блиц.
Под обёрточной бумагой обнаружилась книга сказок госпожи Спенсер. Лицо Мимси просветлело.
– Но как…
– Полковник. Он сунул книгу в карман, когда мы покидали тюрьму. Ну всё, теперь уезжай, Мимси, – услышал он собственный голос, который звучал глухо, как из-под подушки. – Чем дольше тянуть, тем тяжелее для нас обоих.
Она смотрела на него не мигая, крепко прижимая к груди книжку.
– Но ты ведь ко мне приедешь? – спросила она еле слышно.
Он опустил голову. Они стояли так близко друг к другу, что он ощущал её дыхание. Начался дождь вперемешку со снегом. Дело шло к весне.
– Нет. Не думаю, что это хорошая мысль. Может, попозже. Я буду по тебе скучать.
– Я тоже! Но я должна попытать счастья, понимаешь? И потом, я не могу жить у тебя. Я не хочу становиться твоей сестрой или лучшей подругой. Ты для меня слишком важен. Я хочу, чтобы мы с тобой…
Она запнулась, утёрла нос тыльной стороной рукавицы – Магнус так хорошо знал этот жест, что внутри у него всё перевернулось.
– Чего ты хочешь, Мимси? – попытался он ей помочь.
– Ничего. Глупости.
– Так значит, ты вернёшься?
Она не ответила, и он приподнял её подбородок, на ощупь похожий на спелое яблоко.
– Когда-нибудь. Когда захочешь. Договорились?
Встав на цыпочки, Мимси повисла у него на шее.
– Да, когда-нибудь, – сказала она. – Обещаю.
* * *
Магнус ещё долго стоял под снегопадом, не чувствуя порывов ветра, хлеставших в лицо. Снег набивался за шиворот. Но он ничего не замечал. И не сводил невидящих глаз с далёкого здания на углу, за которым скрылся лимузин, увозивший от него ту, что звалась Мимси Покет.
Она уехала навёрстывать детство, которого была лишена. Может, уже слишком поздно, а может, ещё нет. Ему оставалось только пожелать ей удачи – как бы паршиво он себя ни чувствовал сейчас.
Какой она будет, когда вернётся (если это вообще произойдёт)? Но, что бы ни случилось, для него она навсегда останется маленькой девчонкой по имени Мимси Покет.
Он до сих пор ощущал на губах вкус её поцелуя. А сердце было как будто скреплено печатью из тёплого сургуча.
В окнах дворца зажигались огни. Наступал вечер. Дождь вперемешку со снегом точно куполом накрыл Верхний город.
Засунув руки поглубже в карманы, Магнус медленно зашагал в сторону дома.
Эпилог
Всадник постоял немного на гребне горы, щурясь от яркого света, и, тихонько щёлкнув языком, направил коня вниз по тропе.
Они долго ехали лесом – скользящая тень на фоне других, неподвижных. Стояло лето, одно из самых жарких за всю историю Сильвании. Воздух над пшеничными полями потрескивал, а над рекой в то утро всадник видел танец бабочек, и их было так много, что казалось, сам солнечный свет соткан из тысяч серебряных монет.
В прозрачной воде плескались рыбы. Когда он уходил, стойбище только просыпалось. Слышалось пение женщин, крики детей, игравших в грязи, ворчание оленей. Зима выдалась непростой. Один из оленей умер. Старик Дума – тоже, а ведь как здорово он умел выправлять сани. Они уложили его тело на высокое ложе из еловых лап и оставили в чистом поле, на волю ветра и снежных вихрей. Но Анук не оставил их. По весне родился новый ребёнок – у Нуры, младшей сестры всадника. И они отправились в обратный путь, пробираясь теми же непроходимыми тропами, куда солдаты не сунутся, и обходя стороной деревни, в которых праздновали Иоаннов день и жгли высокие костры.
Сдавив бока коня босыми пятками, всадник ускорил его ход. Очень много времени пришлось потратить на погоню за зайцем, который висел теперь у него на поясе. Всадник ехал по скалистому спуску, следя за тем, чтобы тёмная громада леса всё время оставалась за спиной. Небезопасно выходить на открытую местность так близко от человеческого жилья. В полях начиналась жатва, и в голубое небо поднимались столбы золотой пыли.
Это было самое изнуряющее время дня. Собаки в фермерских дворах в эти часы забивались в тень. Мохнатые сторожевые псы, натасканные на то, чтобы не подпускать чужаков. Хотя он шёл против ветра, пот стекал по лбу, и солнце пронзало насквозь небольшую конусообразную шляпу, скрывавшую его лицо.
