– Кто и что говорит? – Леверн вернулся с подносом чашек и был вознагражден двумя сияющими улыбками – рыцарь в удивлении смотрел то на Клер, то на Аду, не понимая, в чем причина такого теплого приема.
– Передника не хватает, – оценил его образ Винсент, и плечи Альваха подозрительно задергались – юноша беззвучно смеялся.
– Ох, простите, ваше командиршество, моего размера не нашлось, – парировал рыцарь, выписывая поклон начальству. – И вообще, не моя вина, что чай пришлось добывать с боем – у персонала там трагедия.
Леверн замолчал, осушая свою чашку.
– Певица, которая с романсами должна была выступать, не приехала. Бурный скандал: дама вместо концерта укатила с любовником на другой конец королевства. Вот и бегают, в панике пытаясь решить, чем забить еще час времени. Народ жаждет развлечения. Кстати, командир, комнату нам здесь не снять – нет ни одного свободного уголка. Все заняли поклонники сбежавшей певицы. – Леверн откинулся на стуле, расслабленно вытягивая ноги под столом.
Адалин замерла, слова завертелись на языке, в затылке сильно пульсировала кровь. Кто-то чужой нашептывал ей: «Давай, давай. Скажи. Соберись с силами и скажи».
– Я могу спеть.
Никогда еще слова из уст принцессы не вызывали у собеседников такого удивления.
Так Винсент и оказался в скверном расположении духа за большим столом на пару с чашкой. Его друзья – командир мысленно сплюнул на этом слове, обещая себе, что окончательно пересмотрит отношение к ним, когда закончится путешествие, – вовсю готовились к выступлению принцессы.
#11. Мой голос ныне стих
Леверну не составило труда договориться о выступлении – хозяин трактира, прознав, что в его заведении есть певица, едва ли не на коленях умолял Адалин, надеясь на спасение.
Принцесса согласилась всего на одну песню, но и это было большим облегчением для отчаявшегося трактирщика. Новая певица отвлечет рассерженный народ, и музыканты, за которыми он послал одного из служащих трактира на другой конец поселка, должны успеть приехать со всеми инструментами. Как оказалось, никого, кроме Винсента, не волновала абсурдность происходящего, а потому командира, который высказался по этому поводу, попросту проигнорировали. Даже Альвах, самый разумный в семейке, с которой Винсенту не посчастливилось оказаться в одном отряде, не спешил останавливать Адалин. Стрелок бросал недовольные взгляды на Леверна, а участливые дарил принцессе. Она, вдохновленная поддержкой, взволнованно пересказывала текст песни их компании. Клер, услышав, какую песню для выступления выбрала госпожа, в ужасе схватилась за руку брата. Их лица были полны недоверия и удивления – песню все трое знали наизусть.
Леверн, получивший в руки любимый инструмент, не сомневался в способностях Адалин. Они вышли на сцену. Рыцарь, последний раз проиграв принцессе быстро подобранную мелодию, удовлетворенно кивнул. Музыка, по его мнению, была лекарством от многих бед. Человек чувствующий способен открыть в своей душе небывалые глубины, следуя за извилистой рекой музыки. И кому, как не принцессе, зачаровать публику исполнением – ее большое сердце, бьющееся ради каждого не подозревающего об этом посетителя, было залогом успеха.
Стараниями хозяина народ в трактире притих, и все внимание обратилось к девушке, занявшей сцену. Мягкие звуки тирфы разнеслись по залу, притягивая взгляды к музыканту, сидевшему на стуле позади Адалин, закрыв глаза, и полностью отдавшемуся музыке. Принцесса глубоко вздохнула, стараясь успокоить громко бьющееся сердце, – ее выход, начало, первая нота зададут тон всему выступлению.
Послание в стихах, однажды найденное в стенах замка, Адалин не смогла вернуть хозяину – отправитель не был указан, а разыскать девушку, чье имя значилось на уголке пергамента, ей не удалось. Принцесса долго хранила послание – кусочек чужой жизни, который случайно попал ей в руки. Адалин настолько понравились стихи, что она напевала их, когда было скучно, но в те дни ее голос слушали только стены, а сейчас, в темном зале трактира, выступления ожидала толпа. Робость сковывала ее тело, но желание поразить тех, кто сейчас смотрел на нее, никуда не исчезло.
Мой сон, несчастная душа
Горит без пламени, не стоя и гроша.
И словно призрак, молчанием корима,
Напугана – ведь ты необходима.
Винсент поставил свою чашку, не отрывая взгляда от сцены, удивленный проникновенностью исполнения. Голос Адалин то креп, набирая мощь горного потока, то тут же затухал, превращаясь в тонкий ручеек, растекающийся тихими звуками. Адалин не хватало опыта, и исполнение выходило неровным. Она словно не могла решить, сколько силы стоит вкладывать в голос. Винсент наблюдал, как Леверн на очередном скачке поднял глаза на принцессу – проверить, все ли нормально. Умело перебирая пальцами струны, он хорошо подстраивался под ее пение, сглаживая неровности. Мастерству рыцаря можно было воздать честь, но Винсент уже напрочь забыл, что Адалин на сцене не одна.
Он вслушивался в пение, но не разбирал слов – смысл был в голосе, где слабость боролась с силой. Песня лилась из самого сердца, Адалин открывала незнакомым людям небывалую палитру эмоций.
Ярость выбрав в качестве стрелы,
Ты не заденешь даже головы.
Вороной обернулись все мои мечты,
Блеск оказался полон пустоты.
В тот день предвестником прощания
Я счел твое угрюмое молчание.
Ты оказалась бессердечна. Я не знал,
Что понапрасну преданность твою желал.
Я не забуду никогда рассвет прозренья,
Что в чаше чувств ее дыра,
Отныне я способен на презрение —
Ей не увидеть от меня добра.
Адалин сделала паузу, и все вокруг будто замерло. В зале царила звонкая тишина. Адалин, поймав внимательный взгляд Винсента, допела последние строки с той тоской, которую всегда чувствовала к концу песни:
Но как прекрасен был тот миг,
Когда у сердца крылья были,
И пусть мой голос ныне стих —
Лишь бы душа и сердце не забыли.
Принцесса замолчала и опустила голову. Зал разразился аплодисментами – люди неожиданно прониклись новой песней. Кто-то свистел, кто-то стучал кружкой по столу, группа уже подвыпивших посетителей требовала еще, заставляя Адалин улыбаться. Леверн, под неутихающие овации, увел ее со сцены, придерживая под руку. Ада смотрела по сторонам и всюду видела восхищенные лица. Это ощущение триумфа, признания было самым ярким за всю ее жизнь. Получив, пусть на миг, любовь посетителей трактира благодаря своим способностям, а не родословной, Адалин чувствовала небывалый подъем.
– Умница, – произнес над ее ухом Леверн, и Адалин распознала в его голосе гордость. – Только на вторую песню не выйдешь, и не проси.
