С лестницы, которой пользовалась только прислуга, донеслись аккуратные шаги. В дверях появилась Фелиция, завернутая в белый палантин. Губы хозяйки были нервно сжаты. Леверн даже не дернулся, продолжая шепотом придумывать наказания для всех, кого винил. Свое имя в этом списке он называл чаще других.
Фелиция, едва посмотрев на Альваха, приблизилась к брату. Позади маячили служанки – Аль должен был догадаться, что такое событие на кухне не пройдет мимо ушей господ. Хорошо еще, не додумались сообщить Маркусу – его милость простился бы с жизнью в тот же миг, как появился в коридоре. Женщина, опустившись на колени перед братом, мягко приподняла его голову двумя руками. Леверн безумно смотрел на нее. Альвах молился никогда больше не видеть друга таким и замер в ожидании. Фелиция, подавшись вперед, обняла брата за шею, поглаживая по светлым волосам. Ее голос, теплый, словно парное молоко, растекся по коридору:
– Расскажи мне все.
#19. Старые раны
– Мне повезло узнать, что существуют люди намного богаче нашей семьи, но не золотом, а теплотой и любовью, которой они одаряют своих детей. Их искренности и радушия могло хватить на целый мир – стоило только попросить. Отец… старика я стал называть отцом так просто, словно настоящего у меня и не было. А он был и не против, приговаривая, что всегда хотел второго сына. Всегда добродушно смеялся, когда в ответ на его слова Клер топала маленькой ножкой, доказывая, что она лучше любого мальчишки. Разумеется, кроме брата. Отец с нежностью слушал ее лепет, и все мы знали, что Клер для него – лучший подарок, посланный Санкти.
Я рос счастливым ребенком. Злость постепенно уходила, а удача, однажды указав путь, уже не покидала меня. Спустя пару лет Альвах начал жаловаться, что мой смех слышится ему везде – я так часто смеялся, что невольно начал раздражать названного брата. Какими же сладостными вспоминаются мне те дни… запахом цветущих акаций, солнцем, что слепит глаза… Я долгое время не глядя брел по дороге жизни, наслаждаясь тем, что урвал у судьбы. Забыв о тех, кто остался позади.
В какой-то момент Маркус все же заметил, что я больше не подпираю двери его кабинета в надежде получить хоть немного внимания. И тогда его безразличное лицо окрасилось ненавистью. Маркус гонялся за мной, как ребенок, чья поломанная игрушка вдруг кому-то стала интересна, и он обязан был вернуть ее обратно, чтобы она вновь пылилась в огромной кладовке, куда он второй раз не заглянет. Маркус был абсолютно уверен в том, что меня хотят использовать. В свои двадцать пять он уже мерил жизнь монетами, вовсю множа наследство, которое предназначалось ему по праву старшинства. Отец вот-вот должен был передать ему титул, и Маркус готов был даже жениться, чтобы продолжить род, лишь бы окончательно закрепить свое право на семейное богатство.
Маркус был в ярости, узнав, что младшего, глупого брата хочет окрутить какая-то сельская семья, упорно привязывающая его к своему очагу. Маркус не раз взрывался, думая, что в силах повлиять на меня. Он орал, призывая меня помнить о семье, а я только это и делал – помнил о семье, которую выбрал, а не в которой родился. И благородный наследник Флоресов не входил в ее круг.
Наш брат, Фелиция, – мелкий, подлый эгоист, который ошибочно полагает, что владеет жизнями всех, кто имел несчастье появиться на свет в нашем роду. Я ненавижу его всем нутром. Он пытался отнять у меня то, что сам дать не в состоянии, – счастье, не поселившееся в его доме. Я боюсь думать, на что он способен сейчас, если тогда, даже не будучи главой рода, он недрогнувшей рукой разрушил жизни членов семьи Альваха и Клер.
Маркусу, дорогая моя сестра, на это понадобился всего один день.
* * *
– Отдай немедля.
Ответом на пока еще спокойную просьбу Леверна был веселый хохот. Альвах, раскинувшись на стуле, довольно улыбался, не сводя глаз с книги, – он не собирался заступаться за друга, который не в силах отобрать свою вещь у пятнадцатилетней девочки. Ее смех наполнял маленькую кухню, где аппетитно пахло тыквенной кашей. Тут всегда витали волшебные запахи, вдохнешь – и желудок сам начинает требовать еды, даже если после обеда прошел всего час.
Клер, ловко уворачиваясь от названного брата, прижимала к груди пустые ножны, которые он так хотел забрать.
– Я ведь опоздаю! – возмутился юноша, пытаясь через стол дотянуться до непоседы.
Клер отрицательно покачала головой, спрятавшись за спиной Альваха, поближе к печи. Леверн дернулся было за ней, но Аль, выпрямившись во весь рост, остановил его.
– Признай поражение, – посоветовал друг, смеясь даже взглядом. – Ножны она обменяет только на подарок. Не каждый же день исполняется пятнадцать.
Подарок Леверн вручил ей еще утром, и сейчас, услышав, что Клер ждет второй, выглядел совсем беспомощным. В конце концов сестра сдалась, и, протягивая ножны, спросила:
– Вы надолго?
– Аль новых лошадей распределит и к ужину вернется, – нехотя ответил Леверн.
– Тех самых? – спросила она восторженно и, кажется, от любопытства даже на носочки приподнялась. Сестренка буквально не давала ему проходу с того дня, как он обмолвился о том, что в поместье скоро доставят породистых лошадей из самой столицы. Воодушевленная Клер всеми правдами и неправдами хотела хоть краем глаза взглянуть на скакунов, за которых лорд Флорес отдал целое состояние.
– Тех самых.
– А ты когда вернешься? – робко продолжила девочка, хватая его за рукав.
– Не волнуйся. Он на семейном совещании выспится и потом всю ночь нам надоедать будет, – ответил за друга Альвах, дергая сестру за русую косу. – Жди нас, хорошо?
И Клер ждала. День сменился вечером, время ужина давно прошло, и даже мать вернулась домой из сельской школы, где преподавала, а Леверн с Альвахом все не появлялись.
Нетронутый праздничный ужин стыл, а расстроенная Клер искала спокойствия в теплых руках матери, заново заплетающей ей праздничные косы.
– Не волнуйся, – шептал нежный голос матушки, щетка скользила по волнам волос, и девочка прикрыла глаза, надеясь, что время пойдет быстрее. Проваливаясь в беспокойный сон, она думала о том, что, когда проснется, братья уже будут дома.
Разбудил ее громкий стук в дверь, и Клер, подскочив на стуле, где уснула в неудобной позе, недоуменно оглянулась, пытаясь понять, что происходит. В доме никого не было, а свет на кухне шел только от печи, отбрасывающей длинные, запутанные тени. За окном стояла ночь. Клер ринулась к двери, на ходу споткнувшись. Потирая ушибленный о полку лоб, она не сдержала улыбки: «Наконец, наконец они вернулись!» Но за дверью ждали отнюдь не ее мальчишки, а молодой человек, от чьей красоты мигом захватило дух. Девочка, залившись румянцем, невольно отступила.
Клер знала, что неприлично пристально разглядывает незнакомца. Точнее сказать, он казался ей смутно знакомым: что-то такое было в его лице, что эхом отдавалось в сердце.
– Ты Клер? – добрый голос незваного гостя моментально смел нерешительность, и она, улыбнувшись, смело кивнула.
