Где бы сейчас был Наполеон без Давида?
Где был бы бой быков без Гойи и его конюшенного мальчика – Пикассо?
Кто одарил нас ветреной, песчаной и звездной погодой?
Сент-Экзюпери. Ему принадлежат небесные потоки бурь, которые он делит с птицами, чтобы обратить облако в вытяжной парашют и пуститься на воздушном змее навстречу романтическим приключениям.
Кому принадлежат все земли и почвы с костьми в пещерах и костьми в мечтаниях?
Лорену Айзли.
Кто воссоздал ушедшие под землю 39 городов Трои, городище за городищем?
Шлиман.
Возможно, библиотеки мира построил Карнеги, но распоряжается в них Томас Вульф, который перемещается по ним бычьими набегами, карабкаясь на верхние полки, рыская по литературным фьордам, в ужасе от одной только мысли, что жизнь может оборваться и десяток тысяч книг останутся непрочитанными.
Кто изобрел первую Машину времени?
Герберт Уэллс.
На чьего «Человека-невидимку» ходят смотреть круглый год?
Излишне говорить?
Чья подводная лодка стала ныне нашим «Наутилусом»?
Жюль Верн и Немо близ Таинственного острова.
Не найдется никого, кто превзойдет его за всю историю человечества.
Марк Твен. И если его Том – весь такой чистюля, то Гек – полное его отрицание.
Но превыше всех Берроуз. Поэтому мы снова упомянем Тарзана. По пояс в слоновьем навозе, увенчанный кровью, но не терниями, он, подобно шимпанзе, поигрывает с нашими душами, как заблагорассудится, населяет тиграми наши ночи, и именно оскал его клыков мелькает в улыбке каждого мальчишки.
Бернард Шоу поднимает занавес и возвещает:
– Вот моя Святая Жанна!
И пылающая Жанна откликается:
– Да!
Шекспир выводит из тени Ричарда III, который выпячивает свой горб и кричит:
– Премного благодарен!
Лоуренс Аравийский, до поры до времени схоронившийся в аравийских песках, призван на кинопленку Дэвидом Лином, и скачет, обгоняя ветер и щеголяя своими одеяниями.
Октябрь высечен из могильных плит Эдгаром Алланом По. А я с остальными помогал плести венки.
Кто начальник над шоссейными дорогами, садами, театрами и городами Франции?
Конечно, Юлий Цезарь, марширующий на север с чучелом крокодила у своей лодыжки, с плантаторами, сеятелями, зодчими, каменщиками и актерами с солнечно раскрашенными щеками.
Кто лучше всех заботился о вечности?
Египтяне. Правда же? Кто возводил пирамиды и хоронил золотые формы, обещая вечную жизнь мальчикам-царям и привлекательным царицам?
Жизни не хватит на перечисление. Можно всю жизнь приводить свои доводы. У каждого найдутся свои любимцы. Назовите их имена!
Кому на закате принадлежит пустое шоссе, по которому семенит одинокая фигурка бродяги?
Я не ослышался? Чарли?
Кому принадлежит на рассвете пустынный берег, если не считать странноватого туриста, вышагивающего пружинистой походкой в пляжной шляпе набекрень со щегольской трубкой?
Мсье Юло/Жак Тати на бессмертных «Каникулах». Чудаковатый персонаж оставляет отпечатки ног на песке возле лотка с карамельной тянучкой во время отлива, а прилив вызывает у нас грусть.
И так далее, и тому подобное. Благослови нас, Господь, в нашем искусстве на все времена!
1990
(Сборник «Yestermorrow», 1991)
Озадачьте меня, о, зодчие
Озадачьте меня, о, зодчие, вашим подвохом,
Чтобы близкое казалось мне дальним,
а то, что далеко, – под боком.
Чтоб не ведал я, где нахожусь и плутаю,
не видя ни зги,
Пусть текстура с фактурой мне застят мозги.
Я, как в потемках, бреду, но до цели своей
доберусь.
Зачем я отправился в путь? Чтобы всем доказать,
что я жив, я борюсь!
Здесь каждый поворот – рубеж, зигзаг – итог,
чтоб частью целого стал каждый завиток.
С Инь и Янь в чехарду я играю.
Где я только что был – знать не желаю.
Пусть северо-запад стал югом, а юго-запад —
востоком,
Хочу, чтобы пиршество пышное переполнило
радостью взор, а душу – восторгом.
Пусть сложатся в единый чертеж этапы и планы.
Я же в нем заплутаю, но буду спасен,
как ни странно.
Буду вращаться, как флюгер, куда глаза глядят,
рыская тут и там,
Или – брести наугад.
Пусть тончайших блюд ароматы в пряном воздухе
будут носиться,
Давая понять аппетиту, что трапезой должно
делиться.
Но сначала скажите, как мне за все расплатиться.
Пусть душу новую я обрету там, где посмел
заблудиться.
Сборник «Yestermorrow»,
1991
Предложение
Высокий костлявый человек с твердым взглядом вышел из лифта на третьем этаже больницы. Подойдя к стойке ночной дежурной медсестры, он остановился с непоколебимым спокойствием и решимостью, дабы выяснить следующее:
– У кого из ваших пациентов самый огромный, немыслимый, несметнейший счет в банке?
Сей необычный вопрос заставил медсестру поднять глаза.
– Что, простите?
– Вы все прекрасно слышали, – сказал высокий сухопарый человек.
– Какой странный вопрос.
– Не такой уж странный, учитывая, что стоит на кону.
– Вы говорите, как адвокат.
– Прошу вас, – сказал высокий мужчина, – в эту самую минуту, на этом этаже… – он зажмурился, чтобы подсчитать, – находятся по меньшей мере четверо, трое мужчин и одна женщина, готовящихся к отплытию со своих коек в чистилище и за его пределы.
– Вы родственник?
– Как же я могу быть родственником, если не знаю имени вашего богатейшего пациента?
– Ах да… – Медсестра пребывала в нерешительности, прикрывая рукою список пациентов.
– Дайте сюда! – Не успела она пошевельнуться, как он выхватил список и ткнул в него бледным пальцем. – Этот? – спросил он. – Или этот? А может, он?
Заметив, как она моргнула, он процарапал ногтем борозду под именем в самом низу. – Ага!
– Нет, нет!
