Потом он рассказал мне о том, как много сегодня существует протезов, как они крепятся, в чем разница между ампутацией выше колена – «ВК» и ниже колена – «НК» или «двойной ампутацией», когда обе ноги ампутируют ниже колена.
– При «ВК» ты более неустойчив, чем при «НК».
Этот сленг казался мне таким странным, как будто мы были в Макдоналдсе:
– Мне, пожалуйста, двойной «НК» и картошку фри.
Первая наша встреча была короткой. Когда он вышел, я вспомнила то, о чем мне говорил доктор Канейл. Если я лишусь ног, то их ампутируют ниже колена, а не выше. Поэтому после встречи с таким позитивным и совершенно нормальным Кевином у меня появилась надежда, что потеря ног – это еще не конец пути.
В тот же вечер, немного позже, ко мне зашел Брэд, мой друг-сноубордист. Он помолчал, посмотрел в пол, потом на меня.
– Знаешь, Эми, – сказал он мне. – В этом есть и плюс. Теперь во время катания у тебя не будут мерзнуть ноги.
Мы оба засмеялись.
– Да уж, это точно, – согласилась я.
– И вообще, представь, как круто: ты будешь заново учиться ходить и кататься на сноуборде. Это же так интересно! Ты точно сможешь.
Об этом я раньше не думала, но теперь, после слов Брэда, это и впрямь показалось мне настоящим приключением. Мне нравился такой настрой. Ведь вокруг меня больше месяца царили лишь тоска и уныние.
На следующее утро пришел доктор Канейл и молча встал у моей кровати. По его печальному лицу я все поняла.
– Эми, завтра операция, – сказал он. – Если будем тянуть еще, то придется ампутировать большую часть ног. Я попросил Кевина присутствовать на операции.
Протезистов редко приглашают в операционную. Но доктор Канейл считал, что в ходе операции Кевин получит информацию, необходимую для изготовления наиболее точных протезов для моих ног.
Родители на новость об операции отреагировали сдержанно:
– Что ж, надо так надо, – сказала мама, едва сдерживая слезы. – Но как же мне жаль, что ничего нельзя сделать, чтобы спасти твои ноги!
В это трудно поверить, но сама я была готова. Лишь бы поскорее выйти из больницы. Лишь бы в мою руку перестали втыкать иголки. Я была готова избавиться от этих ног и получить новые, на которых я могла бы самостоятельно идти по жизни, будь она легкой или трудной.
На следующий день, ближе к полудню, пришел Кевин. Он принес несколько моделей протезов.
В операционную меня провожала вся семья. Меня везли по коридору. Медсестры так расчувствовались, что не могли смотреть нам в глаза и отворачивались, скрывая слезы. Мне было безумно страшно. И, чтобы не сойти с ума, я стала придумывать, что я буду делать, когда эта «война» закончится. Когда каталка уже почти подъехала к операционной, я знала, что, во-первых, я никогда больше не буду себя жалеть. Я могла умереть, мне ведь уже предлагали это легкое решение, но я выбрала вернуться. Я больше не жертва! Во-вторых, к ближайшему сезону я снова встану на сноуборд. С тех пор как я начала кататься, не пропустила ни одного зимнего сезона. Не собираюсь этого делать и сейчас. И в-третьих, я буду помогать другим. Я уже представляла, как рассказываю с трибуны свою историю. Пусть все знают: жизнь продолжается. Не могу сказать, откуда мне было известно, что она продолжится, но я изо всех сил старалась в это верить. Итак, когда мы завернули за угол и подъехали к операционной, в моей голове уже сложился список необходимых дел в моей новой жизни.
Кевин, уже в халате, нас ждал у входа.
– Ну, как ты? – спросил он.
– Готова, – ответила я.
– Отлично, – он показал мне большой палец. – За дело!
Секундочку! Я что, сказала, что готова?..
В операционной царил леденящий холод. Я увидела стол, на котором лежали прикрытые марлей хирургические инструменты. Я представила огромную, сверкающую электрическую пилу с круглым лезвием, которое врезается в мою кожу и кости.
Мою ногу должны были ампутировать под углом, между малой и большой берцовыми костями. Медсестры распластали меня на операционном столе, плотно закрепили ремнями руки, ноги и грудь.
– Сейчас руку будет немного жечь, – сказала анестезиолог, вливая в мою капельницу лекарство.
Мне вводили спинальную анестезию, чтобы я ничего не чувствовала ниже пояса.
Я начала мысленно считать:
– Десять… девять… восемь…
И отключилась в один момент.
Операция длилась меньше пары часов. Мне ампутировали ступни и лодыжки. Прижгли артерии, вены и нервные окончания. Сшили кожу. И перевели в послеоперационную палату.
Я очнулась. Свет приглушен. За окном темно. Голова как в дурмане. Я посмотрела на ноги, но увидела лишь бинты.
Родители были рядом.
– Ты справилась, малышка, – сказал папа.
Позже мама рассказала, что после операции доктор Канейл вышел из операционной со слезами на глазах.
– Эми просто молодчина! – сказал он, обнял их и разрыдался.
Эта операция, сама необходимость ампутировать мне ноги, стала для него настоящей трагедией. Мне было всего девятнадцать. Он так боролся за спасение ног и, как ему казалось, за шансы на полноценную жизнь.
Через несколько дней бинты сняли. В палату вошла медсестра, развернула мои пеленки и принялась медленно раскручивать марлю.
– Ну-ка, посмотрим, как там у нас заживает, – сказала она.
При мысли о том, что сейчас увижу свои ноги, я сильно нервничала. Наверное, они там все в крови? Болеть будут, наверное? И вообще, какие они? Слой за слоем медсестра снимала белую марлю. Ощущение было такое, будто бы она отдирала гигантский пластырь от небритой ноги. Наконец я увидела то, что осталось от моих ног.
На моей коже местами еще виднелась кое-где запекшаяся кровь, но швы были аккуратными и чистыми, похожими на два смайлика.
Пришел доктор Канейл меня осмотреть.
– Что ж, выглядят неплохо, – констатировал врач.
Я согласилась. Я не знала, чего ожидать, но кожа казалась гораздо здоровее, чем я думала.
Доктор Канейл ампутировал мне ноги так, чтобы идеально сели протезы, разработанные Кевином. Он оставил гораздо больше, чем я ожидала. Ниже колена у меня были совершенно нетронутые икры и целых десять дюймов голени.
– Ну, я доволен, – сказал доктор Канейл. – Давай-ка пока забинтуем обратно.
– Доктор Канейл? – спросила я, пока он не ушел.
– Да? – ответил он.
– Когда я поправлюсь и у меня будут новые ноги – как думаете, я скоро смогу снова работать?
Он помолчал.
– Знаешь, – наконец сказал он. – Если все будет хорошо, то через годик уже можно будет работать.
Целый год?! Мне ужасно не терпелось вернуться на работу.
