Кэтрин, приподняв край бледно-зеленой вуали, ела розовую сахарную вату. Свой хиджаб она откинула назад в беззаботной современной манере, приоткрыв блестящие, чуть тронутые сединой волосы.
— Я так рада, что ты меня сюда вытащила. Люди, музыка, танцы. — Мать обвела площадь взглядом. — Почти… идеально.
— Ты все еще думаешь об отце? — спросила Сара. Сын играл ее волосами.
— Мы часто брали тебя с собой. Ты сидела на его плечах, как Майкл сейчас сидит на твоих.
— Кажется, я это смутно припоминаю.
— С его плеч ты могла видеть весь мир, — грустно улыбнулась Кэтрин. — Ты сама так говорила.
Отец Сары Джеймс Дуган много лет назад возглавил Службу государственной безопасности новообразованной Исламской республики. Добрый красивый мужчина, бывший олимпийский чемпион, чья выдержка и внешность немало способствовали умиротворению христиан во время Перехода. Когда фундаменталисты выступили с требованием повесить на фонарных столбах всех идолопоклонников и гомосексуалистов, он арестовал нарушителей порядка и пригрозил упечь за решетку руководство «черных халатов», если оно не умерит пыл своих последователей. Защита дома от врагов, как внутренних, так и внешних, всегда являлась крайне трудной задачей.
Из залива Элиот уже двадцать пять лет торчал хвост аэробуса. Бешеные бразильские христиане, захватившие его, чуть-чуть не дотянули до президентского дворца. Другие террористы почти полностью разрушили отель «Спейс нидл». Мормоны никак не желали уняться и продолжали засыпать окрестности города самодельными взрывными устройствами. Успехи Службы государственной безопасности редко рекламировались, дабы не вызвать резонанс среди населения, однако они впечатляли. Сотрудники СГБ пресекли три покушения на жизнь президента, сорвали план взрыва плотины в каньоне Гранд-Кули, предотвратили поджог главного нефтеперегонного завода в Лос-Анджелесе. Молодому, но очень популярному Джеймсу Дугану прочили кресло президента, когда Кинсли уйдет в отставку.
Возможно, так бы и получилось, только двадцать четыре года назад главу Службы безопасности убил один из его собственных охранников. Приказ отдал Старейший. Рыжебородый, родной брат и заместитель Джеймса, сам едва избежал смерти. Возглавив СГБ, он безжалостно расправился с преступниками и уничтожил большую часть разветвленной сети Старейшего. Кроме того, погибли и многие ни в чем не повинные люди. Немало их пострадало из-за ложных обвинений. Кэтрин также заподозрили в заговоре с целью убить мужа, и ей пришлось спасаться бегством. Сару, в то время еще только начавшую ходить, взял на воспитание Рыжебородый. Выращенная в традициях ислама, она так и осталась мусульманкой, мать же ее, двадцать четыре года скрываясь в монастыре, вновь приняла католицизм. Отказ от истинной веры и возвращение в прежнюю сам по себе считался преступлением, заслуживающим смертного приговора по обвинению в вероотступничестве.
Человек на ходулях в костюме Папы Римского шел сквозь толпу, распространяя вокруг себя запах ладана. Сын протянул к нему ручонки. Человек, покачиваясь, благословил его, потом достал из-за уха малыша шоколадку и вручил ее Майклу. Тот вытаращил на волшебника глаза, отправил угощение в рот и захлопал в ладоши.
— Больше всего мне нравится то, что католик имеет право смеяться над другими католиками, — прошептала Кэтрин на ухо Саре, хотя из-за шума вокруг ее бы все равно никто не услышал. — От нищих до Папы мы все равны в глазах Господа. Все мы в равной степени грешны и глупы. — Она перекрестила человека на ходулях палочкой с сахарной ватой. — Попробуй поступить так с каким-нибудь твоим аятоллой.
Мимо прошла, держась за руки, пара молодых католиков. Они кормили друг друга блинчиками с земляничным джемом. Сара украдкой смотрела на них и вспоминала Раккима.
— Истинная мусульманка должна подавлять в себе чувства и желания, — повторила по памяти Кэтрин. — Правильно? Истинная мусульманка не должна принимать решения самостоятельно. Ее цель — добиться внутреннего спокойствия.
— Мама, я не хочу говорить о религии.
— Ты чувствуешь внутреннее спокойствие, Сара? Я никогда не чувствовала, даже когда хотела верить, — не унималась Кэтрин. — Такая женщина, как ты, умная, сильная, независимая, неужели ты не находишь, что даже твой умеренный ислам не дает тебе свободно дышать.
— А ты? Никто не заставлял тебя принимать ислам, тем не менее ты это сделала.
— Тогда все было иначе. Нам не давали дышать более страшные понятия. Этот ложный либерализм, согласно которому ничто не являлось грехом и все было дозволено.
— Я изучала довоенную историю, мама.
— Ты изучала, но не жила там. — Кэтрин сверкнула зелеными глазами. — Не понимаешь, как все было на самом деле. Тогда снимали фильмы, которые показывали в каждом городе, каждом торговом центре, фильмы, в которых женщин подвешивали вниз головой и пытали электрическими дрелями, пилами, паяльными лампами. И что самое страшное, люди не стыдились того, что их могут увидеть входящими в такие кинотеатры. Никто ничего не стыдился. Постыдной была только сама стыдливость.
— Мама! — Сара указала глазами на Майкла, определенно навострившего уши.
— Я просто хочу сказать, — Кэтрин взяла дочь под руку, — что тогда ислам показался нам ответом на наши молитвы. Папа был нерешительным, а протестанты… Твой отец говорил: «Когда религия не может определить, что является истинным злом, она перестает быть религией и становится похожей на федерацию боулинга». Ислам предложил ясное объяснение того, что правильно и неправильно, плохо и хорошо, и я приняла его всем сердцем. Я не пытаюсь оправдываться. — Она сжала руку Сары, заметив пробивающегося сквозь толпу высокого костлявого мужчину с полным ртом кривых зубов, одетого в черный халат. — Мы были рады поменять незначительную свободу на набор четких правил. — Она оттащила дочь в сторону, уступая дорогу блюстителю нравственности. — Мы тогда не думали, кто эти правила будет устанавливать.
Сара едва заметно опустила голову, когда «черный халат» проходил мимо. Так же поступила и мать.
— Ай! — завопил мужчина, схватившись за блестящую лысину.
Майкл, хихикая, вертел в руках черный тюрбан, стянутый с головы смешного тощего дядьки.
— Наглый мерзавец! — взревел «черный халат», дернув к себе неотъемлемую часть мужского одеяния. Длинная полоса ткани размоталась.
Малыш смеялся и хлопал в ладоши.
Блюститель нравственности замахнулся гибкой тростью.
Сара вскрикнула от боли, подставив руку под предназначенный Майклу удар. Глаза выцарапать! Она вцепилась в лицо «черного халата», но и тот, одурев от ярости, принялся избивать ее с удвоенной силой.
— Отдай мне щенка, блудница! — вопил он, орудуя тростью.
Сара упала на землю, закрыв Майкла собственным телом и извиваясь под градом ударов. Люди вокруг расступились. Всех пугало безумие мужчины в черной одежде. Никто не решился вмешаться. Никто даже не попытался остановить его. Христиане не смели поднять руку на духовное лицо правоверных. Никогда. Сара закричала, когда трость ударила ее по почкам. В кармане лежал шокер. Носить их женщинам, конечно, запрещал закон. Маленький, не больше ладони, но мощности вполне бы хватило лишить сознания любого. Даже «черного халата». Она сунула руку в карман, нащупала шокер, но удары продолжали сыпаться непрерывно. Ее словно изжалил рой разъяренных шершней.
