— В чем дело, я не достоин ответа? — Лео ждал. Юный мерзавец умел терпеть. — Ну?
— Да, я собираюсь просто заявиться в лагерь Полковника. Попытка проникнуть туда тайком не слишком хорошо закончилась для троих моих предшественников.
— Не хочу тебя разочаровывать, но, согласно теории игр, противоположность неудачной тактики не всегда является успешной.
— Спасибо за информацию.
— Может быть, наконец скажешь, зачем ты попросил отца зарыть твое досье в файлах КГБ? Как это может помочь?
Ракким смотрел на дорогу.
— Никто не верит тому, что им говорят. Верят только в то, что обнаружат сами. В то, что раскопают собственноручно. И чем труднее это оказывается найти, тем больше верят.
Лео обдумал услышанное.
— Значит, ты хочешь, чтобы Полковник взломал твое досье в базе данных КГБ?
Ракким улыбнулся.
— Если он этого не сможет, я покойник.
Толстяк зевнул.
По мере удаления от столицы машин на дороге становилось все меньше. Само шоссе пестрело от выбоин, а кюветы заросли сорняками. Их обогнал грузовик с пианино и роялями в кузове. Он то и дело перескакивал с полосы на полосу под грохот побитых инструментов. Ракким пристроился за ним, повторяя все его перемещения. Иногда преступники минировали дороги в надежде поживиться тем, что останется после взрыва. Интересно, сколько бы они выручили за разбросанные по асфальту клавиши?
Ухоженные поля арахиса и сои постепенно сменились сосновыми лесами и густым кустарником. Ракким заметил брошенную машину, почти погребенную зарослями. Вьющиеся растения оплели кузов, проникли в салон сквозь разбитые стекла. Мох и плесень расползлись по обивке. Бывший фидаин свернул на дорогу, не обозначенную указателем, и автомобиль запрыгал на ухабах. Они мчались в Северную Каролину.
— Покажи мне сребреник, — попросил Лео. — Обещаю, я буду обращаться с ним осторожно.
Ракким отдал ему монету. Он понимал чувства толстяка. Иногда бывший фидаин сам машинально касался ее или хлопал себя по карману, удостоверяясь в сохранности реликвии. Наверное, было полным безумием надеяться, будто древний серебряный кругляш поможет им завоевать расположение Малкольма Круза, но они отчаянно нуждались и в самом «пастыре», и в его армии оборванцев, а вера всегда остается величайшей силой во вселенной.
Лео сжал сребреник в ладони.
— Ты никогда не думал о том, что он может оказаться настоящим?
— Конечно, он настоящий.
— Нет, я имел в виду: а что, если он — один из тех тридцати, что получил Иуда?
— Ты гений в математике, рассчитай вероятность.
Лео потер серебряный профиль большим пальцем, словно вбирая в себя все его неровности.
— Вероятность — это одно, но нет такого понятия, как нулевая возможность.
Ракким забрал у него монету. Пальцы ощутили тепло. Скоро ему придется расстаться с ней. Иуда, скорее всего, испытывал те же ощущения. За деньги он мог купить все. Ничто не изменилось за две тысячи лет. Проблема, как всегда, одна и та же: купленное не задерживается надолго.
— Мне понравился Гетти, — произнес Лео. — Он сказал, что я могу приезжать к нему в Атланту в любое время.
— Гетти — политик. Он и должен всем нравиться. Это не значит, что ему можно вручить всю страну и верить, будто он станет поступать только правильно.
— Папа доверяет ему. И Сара доверяет.
— Если бы Сара ему доверяла, то рассказала бы мне о нем прежде, чем мы покинули Сиэтл. Она считает его полезным. А это совсем не значит, что она ему доверяет.
Лео вытянул ноги.
— Я все еще не понял, почему мы сейчас едем не к этому Малкольму Крузу, а снова делаем крюк.
— Мы не делаем крюк. Я уже говорил: у меня есть дела в Эддингтоне.
— У нас есть сребреник. Чего тебе еще не…
— Одного сребреника мало. Любая большая ложь должна состоять из трех частей, чтобы стать убедительной. Из трех, как их там, аспектов. Им даже не обязательно подтверждать друг друга. Они просто должны заполнять общую картину лжи.
Лео снова зевнул.
— Сребреник — первая часть. Эддингтон… Церковь туманов — вторая.
Юноша закрыл глаза.
— А третья?
Ракким посмотрел на него. Толстяк сейчас походил на большого младенца. Прислонившись к дверце, он уже храпел с открытым ртом.
— Я, — еле слышно произнес бывший фидаин. — Третья часть — я.
Большой деревянный крест высился рядом с дорогой. За ним белела сложенная из валунов надпись «ИИСУС СПАСАЕТ». Через милю встретился еще один. На сей раз из расплющенных консервных банок, тронутых ржавчиной. Следующую милю отмечал третий. Потом четвертый. Ракким было забеспокоился, но дорога наконец вывела его к подножию Аппалачских гор и побежала мимо небольших городков, отрезанных от остального мира еще до разделения страны. Нищета и разрушения лишь укрепили веру местных жителей, называвших свой край Божьим отечеством. Они с пренебрежением относились к горожанам за их вероотступничество и высокомерие. Позже, во время войны, весь пояс стал одним Божьим отечеством, неистово набожным, сражающимся насмерть за право людей остаться христианами. Стороны прекратили огонь почти тридцать лет назад, то есть времени прошло достаточно, чтобы среди южан снова началось разложение. Такое же, как и в республике.
Лео со вздохом подпер щеку ладонью.
После полудня бывший фидаин остановился в лесу у заправочной станции на две колонки. Кредитных чипов тут не принимали, только наличные. Появившийся из будки тощий парень с нездоровым цветом лица и пистолетом на бедре стал наблюдать, как Ракким заливает в бак смесь бензина и керосина, — другого топлива он бы все равно не купил. Судя по запаху, в него еще и добавили немного растворителя. Или даже самогона. В здешней части пояса следовало ожидать чего угодно. Парень закурил. Возможно, он полагал, будто водитель испугается при виде открытого огня. Ракким отплатил ему тем же, чиркнув спичкой по передним зубам и бросив ее к ногам владельца колонки рядом с лужей топлива. Тот усмехнулся, наступил на спичку и поинтересовался, не желает ли мистер приобрести страховку на время поездки.
— Зачем? — насторожился Ракким.
— Тебе не обойтись без дополнительной защиты. Такого, как ты, сразу видно, если глаза на месте.
— Я обычный странник на пути к славе.
— Ага, а я — Уильям Джефферсон Клинтон. — Поддернув штаны, парень жестом пригласил Раккима в будку.
Оглядевшись по сторонам, бывший фидаин последовал за ним.
Внутри он обнаружил привалившийся к стене старый письменный стол. Над ним висела мишень для дротиков в виде портрета Усамы бен Ладена. Сдвинув в сторону переполненную пепельницу, парень открыл один из ящиков и поставил перед Раккимом поддон с зазубренными серебристыми медальонами. В качестве материала для всевозможных звезд, крестов, ракет и ножей мастер использовал банки из-под масла. Каждая фигурка имела отверстие с пропущенной через него прозрачной рыболовной леской.
